Последняя мистификация Пушкина

Пуш­кин обыг­ры­ва­ет мо­тив от­ка­за от ду­эли: г-н Дю­лис, про­чи­тав по­эму «Ор­ле­ан­ская дев­ст­вен­ни­ца», счел сво­им дол­гом всту­пить­ся за честь сво­ей слав­ной пра­баб­ки и все­го ро­да. Воль­тер же, по сло­вам по­эта,

не­смот­ря на смеш­ную сто­ро­ну это­го де­ла… при­нял его не в шут­ку. Он ис­пу­гал­ся шуму, ко­то­рый мог бы из то­го про­изой­ти, а мо­жет быть и шпа­ги ще­кот­ли­во­го дво­ря­ни­на, и тот­час при­слал сле­дую­щий от­вет:

«Ка­жет­ся, вы не из­во­ли­те знать, что я бед­ный ста­рик, уд­ру­чен­ный бо­лез­ня­ми и го­ре­стя­ми, а не один из тех храб­рых ры­ца­рей, от ко­то­рых вы про­изош­ли. Мо­гу вас уве­рить, что я ни­ка­ким об­ра­зом не уча­ст­во­вал в со­став­ле­нии глу­пой риф­мо­ван­ной хро­ни­ки …. о ко­то­рой из­во­ли­те мне пи­сать. Ев­ро­па на­вод­не­на пе­чат­ны­ми глу­по­стя­ми, ко­то­рые пуб­ли­ка ве­ли­ко­душ­но мне при­пи­сы­ва­ет»[350].

Та­ким об­ра­зом, ве­ли­кий че­ло­век, ку­мир мил­лио­нов, про­явил ма­ло­ду­шие и от­ка­зал­ся от ду­эли.

Мно­гие ис­сле­до­ва­те­ли по­ла­га­ют, что при­ду­ман­ная Пуш­ки­ным «ли­те­ра­тур­ная шут­ка» по­зво­ли­ла ему от ча­ст­но­го слу­чая пе­рей­ти к ши­ро­ким обоб­ще­ни­ям - за­щи­те дос­то­ин­ст­ва пи­са­те­ля и его от­вет­ст­вен­но­сти за все, с чем он об­ра­ща­ет­ся к пуб­ли­ке[351]. Но так ли это?

Не­сколь­ко ме­ся­цев на­зад вы­шел тре­тий но­мер «Со­вре­мен­ни­ка», где по­эт уже вы­ска­зал свое от­но­ше­ние к пре­ста­ре­ло­му Воль­те­ру. Об­су­див его лич­ную пе­ре­пис­ку, он сде­лал са­мое ши­ро­кое обоб­ще­ние, пол­ное внут­рен­не­го дра­ма­тиз­ма и глу­би­ны:

Что из это­го за­клю­чить? что ге­ний име­ет свои сла­бо­сти, ко­то­рые уте­ша­ют по­сред­ст­вен­ность, но пе­ча­лят бла­го­род­ные серд­ца, на­по­ми­ная им о не­со­вер­шен­ст­ве че­ло­ве­че­ства; что на­стоя­щее ме­сто пи­са­те­ля есть его уче­ный ка­би­нет и что, на­ко­нец, не­за­ви­си­мость и са­мо­ува­же­ние од­ни мо­гут нас воз­вы­сить над ме­ло­ча­ми жиз­ни и над бу­ря­ми судь­бы[352].

Что но­во­го до­бав­ля­ла мис­ти­фи­ка­ция к порт­ре­ту ве­ли­ко­го фран­цу­за и те­ме не­за­ви­си­мо­сти ху­дож­ни­ка от вла­сти? По су­ти де­ла - ни­че­го, а к порт­ре­ту са­мо­го Пуш­ки­на – мно­гое! Не на­по­ми­на­ет ли «шут­ка» ис­то­рию са­мо­го Пуш­ки­на? «Не­мощ­ный» Гек­керн – «ста­ри­чок», ста­рав­ший­ся из­бе­жать ду­эли, ре­ши­тель­ный по­эт, всту­пив­ший­ся за честь жен­щи­ны?

Но хо­ро­ша шут­ка – речь ведь шла о ре­аль­ном че­ло­ве­ке! Фран­цу­зы справедли­во мог­ли бы на­звать ее па­ск­ви­лем и по­ще­чи­ной це­ло­му на­ро­ду. Но Пуш­кин пи­сал не для фран­цу­зов. У не­го бы­ла своя ис­то­рия с от­ка­зом от про­из­ве­де­ния, спо­соб­но­го вы­звать его «гра­ж­дан­скую смерть» - от­лу­че­ние от церк­ви. И оп­рав­ды­вал­ся он по по­во­ду «Гав­рии­лиа­ды» те­ми же сло­ва­ми, что и его «шутовской» Воль­тер:

Ос­ме­ли­ва­юсь при­ба­вить, что ни в од­ном из мо­их со­чи­не­ний, да­же из тех, в ко­их я наи­бо­лее рас­каи­ва­юсь, нет сле­дов ду­ха без­ве­рия или ко­щун­ст­ва над ре­ли­ги­ей. Тем при­скорб­нее для ме­ня мне­ние, при­пи­сы­ваю­щее мне про­из­ве­де­ние столь жал­кое и постыдное[353].

Мис­ти­фи­ка­ция «По­след­ний из свой­ст­вен­ни­ков Ио­ан­ны Дарк» пре­под­не­сена Пуш­ки­ным как пе­ре­пе­чат­ка из Morning Chronicle. Что же го­во­рит анг­лий­ский жур­на­лист о пе­ре­пис­ке ме­ж­ду Дю­ли­сом и Вольтером? За­ме­тим сра­зу – ни­кто иной, как анг­ли­ча­не каз­ни­ли Жан­ну д'Арк, но это нис­коль­ко не сму­ща­ет жур­на­ли­ста, по­сколь­ку,

вар­вар­ст­во анг­ли­чан мо­жет еще быть из­ви­не­но пред­рас­суд­ка­ми ве­ка, ожес­то­че­ни­ем ос­корб­лен­ной на­род­ной гор­до­сти, ко­то­рая ис­крен­но при­пи­са­ла дей­ст­вию не­чис­той си­лы под­ви­ги юной пас­туш­ки. Спра­ши­ва­ет­ся, чем из­ви­нить ма­ло­душ­ную не­бла­го­дар­ность фран­цу­зов? Ко­неч­но, не стра­хом диа­во­ла, ко­то­ро­го ис­ста­ри они не боя­лись[354].

Что это как не от­кро­вен­ная иро­ния: анг­ли­ча­нин оп­рав­ды­ва­ет­ся тем, в чем бе­зо­го­во­роч­но от­ка­зы­ва­ет фран­цу­зам – на­ив­ной ве­рой в по­тус­то­рон­ние си­лы? Сам слог, ка­ким изъ­яс­ня­ет­ся жур­на­лист - «под­ви­ги юной пас­туш­ки» - вы­став­ля­ет его в иро­ни­че­ском све­те?

Или вот еще:

По край­ней ме­ре мы хоть что-ни­будь да сде­ла­ли для па­мя­ти слав­ной де­вы; наш лау­ре­ат по­свя­тил ей пер­вые дев­ст­вен­ные по­ры­вы сво­его (еще не ку­п­лен­но­го) вдох­но­ве­ния[355].

Здесь по­эт про­хо­дит­ся не столь­ко по «дев­ст­вен­ным по­ры­вам» анг­лий­ско­го по­эта Р.Сау­ти, сначала на­пи­сав­ше­го по­эму «Жан­на Дарк», а за­тем пре­вра­тив­ше­го­ся в по­слуш­ный ру­пор вла­сти, сколь­ко по жур­на­ли­сту, спо­соб­но­му гор­дить­ся столь со­мни­тель­ным при­ме­ром. Но апо­фе­о­зом иро­нии ста­но­вит­ся его «крити­ка» Воль­те­ра: