А во-вторых, друзья вряд ли опустились бы до столь унизительной характеристики поэта, не смотря на всю экстравагантность его поведения. Скорей всего речь шла о ком-то другом.
Между тем в приказе по Кавалергардскому полку 3 января, в воскресенье, было объявлено:
Выздоровевшего поручика Барона Де-Геккерена числить налицо, которого по случаю женитьбы его не наряжать ни в какую должность до 18 сего генваря, т. е. в продолжение 15 дней»[332].
Свадьба Дантеса приобретала все более реальные очертания.
Вечером Пушкин с женой, вероятно, были на балу у Мятлевых, но ничем особенным не выделились. Во всяком случае, С.Н.Карамзина не обратила на них внимание. Она увлеченно разглядывала стены Мятлева – поэта и камергера:
Танцевальный зал (у них) так великолепен по размерам и по высоте, что более двухсот человек кажутся рассеянными там и сям, в нем легко дышалось, можно было свободно двигаться, нас угощали мороженым и резановскими конфетами, мы наслаждались ярким освещением[333].
Вот как следовало бы жить Пушкину – писать уморительные стихи, служить в министерстве финансов действительным статским советником и широко принимать гостей! Тем более, что и связь родственная прослеживалась. Поэт писал: «Род мой один из самых старинных дворянских. Мы происходим от прусского выходца Радши или Рачи, человека знатного (мужа честна, говорит летописец) …От него произошли Пушкины, Мусины-Пушкины, Бобрищевы-Пушкины, Бутурлины, Мятлевы, Поводовы и другие»[334]. Правда, и тут не обошлось без злой иронии Вяземского:
Приезжай непременно. Право будет весело. …К тому же Мятлев
Любезный родственник, поэт и камер-гер,
А ты ему родня, поэт и камер-юнкер.
Мы выпьем у него Шампанского на клункер,
И будут нам стихи на матерный манер[335].
4 января, в понедельник, вечером, Дантес и Екатерина вновь появились среди друзей поэта, всем видом демонстрируя удовлетворение своим новым положением. С.Н.Карамзина писала:
мы с Александром ...еще застали у Катрин (Е.Н.Мещерской) Тургенева, Виельгорского ...Валуевых и Дантеса со своей невестой...[336].
Впрочем, Тургенев оставил появление жениха и невесты без внимания: «Кончил вечер у к. Мещ-Кар.»[337] - только и черкнул он в дневнике. Видно, свадьба кавалергарда его больше не занимала.
5 января, во вторник, Пушкин написал важное письмо зятю Н.И.Павлищеву о дальнейшей судьбе родового имения:
Пускай Михайловское будет продаваться. Если за него дадут хорошую цену, вам же будет лучше. Я посмотрю, в состоянии ли буду оставить его за собою.
Строки эти дошли до нас в пересказе Павлищева, и воспринимаются большинством исследователей как доказательство, что поэт готов был отказаться от Михайловского, то есть остаться в Петербурге и продолжить свое придворное мытарство. При этом обычно опускается концовка фразы со слов «Я посмотрю…», говорящая скорее об обратном желании поэта. Сюда же подверстывается письмо Ольги Сергеевны от 3 февраля 1837, которое она написала отцу, еще не зная о смерти брата:
Александр все же прислал письмо моему мужу, содержащее всего несколько строк, набросанных второпях.[338]
Складывается впечатление, что Пушкин уже как бы не интересовался судьбой Михайловского, допуская небрежность при обсуждении его участия. А между тем, поэт собирался «еще посмотреть», то есть выражал надежду на осуществление плана, о котором писал Осиповой - продажи угодий, а не самого имения, но делал это сдержано, поскольку участие Павлищева здесь не предполагалось. По мысли поэта, зять получал свое от продажи угодий.
Вместе с письмом Пушкин послал в Варшаву сестре четвертый номер «Современника». Ольга Сергеевна писала отцу:
Видно, что он очень занят своими делами и в плохом настроении, 4-й том его журнала украшен его произведением «Капитанская дочка». Я уже давно не читала ничего по-русски столь интересного»[339].
Сестра чувствовала, что брат находится на грани срыва. Конечно, она, как и многие другие, связывала это с дуэльной историей. З марта, говоря о смерти брата, она вспоминала: