Последняя мистификация Пушкина

Ис­пол­няя роль ли­те­ра­тур­ной да­мы, Ка­рам­зи­на обыч­но об­су­ж­да­ла свет­ские ис­то­рии, как про­заи­че­ский ма­те­ри­ал, с безо­пас­ной дис­тан­ции, пре­сле­дуя как бы ху­до­же­ст­вен­ные ин­те­ре­сы. Но ро­ман она еще не чи­та­ла, го­во­ри­ла о нем для профор­мы, а по­то­му на­дол­го ее не хва­ти­ло, и она опять ска­ти­лась к ря­до­вой сплет­не:

Я тан­це­ва­ла ма­зур­ку с на­шим дру­гом Ска­ло­ном, ко­то­ро­му уда­лось до­бить­ся до­воль­но проч­но­го по­ло­же­ния в све­те и вну­шить се­бе лег­кую, весь­ма раз­вле­ка­тель­ную страсть к гра­фи­не На­та­ли Стро­га­но­вой: он крас­не­ет и блед­не­ет при ее при­бли­же­нии, пло­хо спит и пре­бы­ва­ет в меч­тах; вот, од­на­ко, что зна­чит тще­сла­вие и ка­кое смя­те­ние мо­жет по­се­ять в серд­це бед­но­го офи­це­ра ге­не­раль­но­го шта­ба знат­ная да­ма, вы­брав его три раза кря­ду в ма­зур­ке, по­то­му что толь­ко в этом кро­ет­ся вся при­чи­на этой стра­сти, ко­то­рая не на шут­ку вре­дит ему; те­бе из­вест­но, что от бес­сон­ни­цы еще и гла­за крас­не­ют![310].

Эта часть пись­ма ин­те­рес­на тем, что в ней, по су­ти де­ла, по­вто­ря­лась из­вест­ная ха­рак­те­ри­сти­ка от­но­ше­ний ме­ж­ду На­таль­ей Ни­ко­ла­ев­ной и Дан­те­сом: дру­гие име­на, но те же фра­зы и ма­не­ра из­ло­же­ния. Ка­рам­зи­на поль­зо­ва­лась изо­бра­зи­тель­ным штам­пом, ко­то­рый в от­но­ше­нии же­ны по­эта со вре­ме­нем стал рас­смат­ри­вать­ся мно­ги­ми ис­сле­до­ва­те­ля­ми, как ори­ги­наль­ное сви­де­тель­ст­во. И за­кан­чи­ва­ла она свое пись­мо та­ким же де­жур­ной фразой:

Вче­ра мы с гос­по­жой Пуш­ки­ной бы­ли на ба­лу у Сал­ты­ко­вых, и я ве­се­ли­лась там боль­ше, чем при дво­ре[311].

А из да­ле­ко­го Став­ро­по­ля брат Пуш­ки­на Лев в сво­ем пись­ме к от­цу за­да­вал на­ив­ный во­прос:

Прав­да ли, что Кат­рин Гон­ча­ро­ва вы­шла за муж? За ко­го? И сколь­ки­ми пле­мян­ни­ка­ми и пле­мян­ни­ца­ми на­гра­ди­ла ме­ня ее се­ст­ра?[312].

Как буд­то ни­че­го не про­ис­хо­ди­ло. Ау­кал Ле­вуш­ка из-под Тьму­та­ра­ка­ни! Ведь вот о свадь­бе как буд­то был на­слы­шан - не­у­же­ли без га­до­стей?!

Тем вре­ме­нем, Пуш­кин про­дол­жал от­би­вать­ся и от ли­те­ра­тур­ных про­тив­ни­ков. По­лу­чив от Одо­ев­ско­го ста­тью Ви­ге­ля, на­прав­лен­ную про­тив Бул­га­ри­на, по­эт от­ве­чал ему за­пис­кой, со­дер­жа­щей мо­тив из­вест­ной эпи­грам­мы на пред­се­да­те­ля Цен­зур­но­го ко­ми­те­та и од­но­вре­мен­но ви­це-пре­зи­ден­та Ака­де­мии на­ук кня­зя Дон­ду­ко­ва-Кор­са­ко­ва:

Так же зло, как и дель­но. Ду­маю, что цен­су­ра од­на­ко ж не все унич­то­жит — на вся­кий слу­чай спрос не бе­да. Не уви­дим­ся ли в Ака­де­мии На­ук, где за­се­да­ет кн. Д<ун­дук>?[313].

За­бе­гая впе­ред, ска­жем, что на сле­дую­щий день, при­сут­ст­вуя на этом за­се­да­нии, Пуш­кин, по вос­по­ми­на­ни­ям А.Кра­ев­ско­го, не удер­жал­ся и ска­зал бра­ту пред­се­да­тель­ст­вую­ще­го П.А.Кор­са­ко­ву:

Ведь вот си­дит до­воль­ный и ве­се­лый, а ведь си­дит-то на мо­ей эпи­грам­ме! Ни­че­го, не боль­но, не вер­тит­ся![314].

День, 29 де­каб­ря, Пуш­кин за­вер­шил в гос­ти­ной Д.Фи­кель­мон. Про­смат­ривая но­вые па­риж­ские га­зе­ты, он при­влек вни­ма­ние при­сут­ст­вую­щих со­обще­ни­ем, что 15 де­каб­ря в Па­ри­же бы­ло со­вер­ше­но по­ку­ше­ние на ко­ро­ля Луи-Филип­па. Сре­ди слу­ша­те­лей по­эта ока­за­лась В. И. Ба­ку­ни­на, ко­то­рая пи­са­ла мужу:

Ко­неч­но, вы уже знае­те, что стре­ля­ли по ко­ро­ле Фр<ан­ции> и стек­ла­ми ра­ни­ли его сы­но­вей, ко­гда он ехал в Па­ла­ту. Это про­из­ве­ло для не­го пре­крас­ное дей­ст­вие, и он там был при­нят с вос­тор­гом, и на воз­врат­ном пу­ти — на­ро­дом. Это нам чи­тал Пуш­кин, по­эт, у Фи­кель<мон> пе­ред обе­дом — его за­ста­ви­ли, толь­ко что по­лу­чи­ли га­зе­ту[315].

Как ис­то­рик, за­ни­маю­щий­ся био­гра­фи­ей яр­ко­го са­мо­держ­ца, и гра­ж­да­нин, оза­бо­чен­ный рас­слаб­ле­ни­ем сво­ей стра­ны, Пуш­кин жи­во ин­те­ре­со­вал­ся судь­бой мо­нар­хии, спо­соб­ной, по его мне­нию, объ­е­ди­нить на­цию и пре­дот­вра­тить «сти­хию мя­те­жей». При­мер Фран­ции, пе­ре­жив­шей рес­пуб­ли­кан­скую ка­та­ст­ро­фу, был на­гляд­ным сви­де­тель­ст­вом то­го, чем обо­ра­чи­ва­ет­ся сво­бо­да, без люб­ви, и как ве­дет се­бя «ци­ви­ли­зо­ван­ный» мир, ли­шив­шись сво­его сю­зе­ре­на.

Раз­го­во­ры об этом ве­лись не толь­ко в свет­ских са­ло­нах, но и в на­уч­ных уч­ре­ж­де­ни­ях. На сле­дую­щий день 30 де­каб­ря, в сре­ду, А.И.Тур­ге­нев за­но­сит в днев­ник:

В Ака­де­мию: ... Жу­ков­ский, Пуш­кин, Блу­дов, Ува­ров о Ги­зо <...>[316] От­ту­да к Вяз-у и к Ка­рамз. где Пуш­ки­ны[317].

В Ака­де­мии на­ук слу­чи­лось со­бы­тие, по­ра­до­вав­шее Пуш­ки­на. У вхо­да в за­лу его встре­тил Н.И.Греч, со­труд­ник Бул­га­ри­на, и с низ­ким по­кло­ном по­бла­го­да­рил по­эта за «Ка­пи­тан­скую доч­ку»:

Что за пре­лесть вы по­да­ри­ли нам! … Ва­ша «Ка­пи­тан­ская доч­ка» чу­до как хо­ро­ша!.

Но ли­те­ра­тур­ный со­пер­ник не удер­жал­ся и от кри­ти­ки:

- Толь­ко за­чем это вы, ба­тюш­ка, дво­ро­вую дев­ку све­ли в этой по­вес­ти с гу­вер­не­ром?.. Ведь кни­гу-то на­ши до­че­ри бу­дут чи­тать!