Что поделаешь, люди творческие часто представляются персонажами своих и чужих историй! Так они исследуют себя, забывая при этом о своеволии судьбы. Вдохновленные очередным открытием, они с легкостью переписывают книгу жизни, вставляя в нее новые страницы. Впрочем, ничего нового, в данном случае, Пушкин не говорил: Софья лишь повторила содержание ноябрьских писем. Ее просто раздражал сам факт откровения поэта с кем-то, кроме нее самой, особенно, в столь щекотливом вопросе:
До сих пор он упорно заявляет, что никогда не позволит жене присутствовать на свадьбе, ни принимать у себя замужнюю сестру. Вчера я убеждала Натали, чтобы она заставила его отказаться от этого нелепого решения, которое вновь приведет в движение все языки города.
Стало быть, к концу декабря Пушкин уже понял, что свадьба кавалергарда - не грубый маневр, а ловкий и выгодный ход противника, и его, поэта, утверждение, будто Дантес избрал сватовство для защиты от дуэли, оказалось ошибочным. План «мщения» рушился на глазах. Оставалась одна надежда на царя, который мог выслать посланника из России, просто защищая себя и поэта.
Если бы Карамзина не была так увлечена Дантесом, она могла бы тоже понять, к какой опасной грани подошел Пушкин, но ее больше интересовало поведение жены поэта:
она же, со своей стороны, ведет себя не очень прямодушно: в присутствии мужа делает вид, что не кланяется с Дантесом и даже не смотрит на него, а когда мужа нет, опять принимается за прежнее кокетство потупленными глазами, нервным замешательством в разговоре, а тот снова, стоя против нее, устремляет к ней долгие взгляды и, кажется, совсем забывает о своей невесте, которая меняется в лице и мучается ревностью. Словом, это какая-то непрестанная комедия, смысл которой никому хорошенько не понятен: вот почему Жуковский так смеялся твоему старанию разгадать его, попивая свой кофе в Бадене[309].
Последнее замечание касалось ранее цитированного письма Андрея от 15-17 декабря. Софья с удовольствием присоединилась к недоумению брата и даже привела новые доказательства бессмысленного развития этой, по ее мнению, «непрестанной комедии». Но ей ли было не знать особенности женского поведения: что странного она находила в поведении Натальи Николаевны?
То, что Пушкина при муже выражала холодность к Дантесу скорее говорило о ее бережном отношении к мужу, желании смягчить обстановку, нежели о двуличии. Но ведь кроме мужа существовала еще и любимая сестра, которую не хотелось терять, и ее жених, с которым следовало поддерживать отношения. Как совместить обязанности супруги и сестры?! Карамзиной следовало бы об этом подумать. Но куда приятней застать соперницу в растерянности и наблюдать, как она выбирается из неловкого положения, и, наконец, успокоенной ее смятением, вернуться к предмету своего обожания: «А пока что бедный Дантес...» - и далее идет выше приведенный фрагмент о вечере у Мещерской, который заканчивается словами:
Ах, смею тебя уверить, это было ужасно смешно…
Смешно еще и потому, что, выполняя просьбу брата - поздравляя молодоженов - она получила в ответ легкий «щелчок» от Екатерины:
оба тебя нежно благодарят, а Катрин просит напомнить тебе ваши прошлогодние разговоры на эту тему и сказать, что она напишет тебе, как только будет обвенчана.
Эти «прошлогодние разговоры», очевидно, затрагивали обсуждение шансов Екатерины выйти замуж за Дантеса. А если учесть, что именно, Андрею принадлежала наиболее откровенная характеристика Екатерины - «та, которая так долго играла роль посредницы, стала, в свою очередь, любовницей, а затем и супругой» - можно утверждать, что протекали «разговоры» на фоне более чем свободных отношений между будущими супругами.
Конечно, Карамзина знала об этом. Пикантность ситуации забавляла ее. Но Софья вдруг спохватилась, чувствуя, что начитает откровенно злословить:
Но достаточно, надеюсь, об этом предмете. Для разнообразия скажу тебе, что на днях вышел четвертый том «Современника» и в нем напечатан роман Пушкина «Капитанская дочка», говорят, восхитительный.