Последняя мистификация Пушкина

- Да­вай­те, да­вай­те им чи­тать! — го­во­рил в от­вет, улы­ба­ясь, Пуш­кин[318].

Ве­чер Пуш­кин про­вел с же­ной у Ка­рам­зи­ных, где, ве­ро­ят­но, был и Дан­тес.

В по­след­них чис­лах де­каб­ря - точ­ной да­ты не из­вест­но - Пуш­кин пи­сал отцу в Мо­ск­ву:

Вот уж на­сту­па­ет но­вый год и дай бог, чтоб он был для нас сча­ст­ли­вее, чем тот, ко­торый ис­те­ка­ет[319].

И ме­ж­ду про­чим со­об­ща­л:

Моя своя­че­ни­ца Ека­те­ри­на вы­хо­дит за ба­ро­на Гек­кер­на. Это очень кра­си­вый и до­б­рый ма­лый, он в боль­шой мо­де и 4 го­да­ми мо­ло­же сво­ей на­ре­чен­ной[320].

Что за­ста­ви­ло по­эта дать столь мир­ную ха­рак­те­ри­сти­ку Дан­те­су, как буд­то не бы­ло ни ду­эль­но­го вы­зо­ва, ни «скре­же­та зу­бов­но­го» при встре­чах? Веж­ли­вое по­ве­де­ние са­мо­го ка­ва­лер­гар­да или ус­та­лость Пуш­ки­на, не же­лав­ше­го, с од­ной сто­ро­ны, де­лить­ся не­при­ят­ны­ми пе­ре­жи­ва­ния­ми, а с дру­гой – втя­ги­вать род­ст­вен­ни­ков в кон­фликт? Ве­ро­ят­но, и то и дру­гое. Впро­чем, на­пря­же­ние Пуш­ки­на тут же вы­плес­ну­лось на­ру­жу:

Ши­тье при­да­но­го силь­но за­ни­ма­ет и за­бав­ля­ет мою же­ну и ее сес­тер, но при­во­дит ме­ня в бе­шен­ст­во. Ибо мой дом име­ет вид мод­ной и бель­е­вой лав­ки.

Хо­чет­ся сде­лать яс­ный и оче­вид­ный вы­вод: по­эт скры­вал свою не­на­висть к Дан­те­су. Но при­чи­на его раз­дра­же­ния и ус­та­ло­сти ле­жа­ла го­раз­до глуб­же. Она со­дер­жа­лась в дру­гой, ма­ло кем за­ме­чен­ной фра­зе:

Я очень за­нят. Мой жур­нал и мой Петр Ве­ли­кий от­ни­ма­ют у ме­ня мно­го вре­ме­ни; в этом го­ду я до­воль­но пло­хо вел свои де­ла, сле­дую­щий год бу­дет луч­ше, на­де­юсь[321].

«Мой Петр Ве­ли­кий» - вот креп­кий, ал­маз­ной по­ро­ды осе­лок, ко­то­рый ис­тон­чал си­лы по­эта. Что Дан­тес и его свадь­ба?! Раз­дра­же­ние шить­ем – все­го лишь по­вод сбро­сить на­пря­же­ние. Го­во­рить о боль­шем под­над­зор­но­му по­эту бы­ло не­безо­пас­но. Пуш­кин со­би­рал­ся в быв­шую сто­ли­цу: «...мне нуж­но съез­дить в Мо­ск­ву, во вся­ком слу­чае, я на­де­юсь вско­ре по­ви­дать­ся с ва­ми». Бы­ло ли это про­стой ого­вор­кой или по­эт, дей­ст­ви­тель­но, со­би­рал­ся по­от­кро­вен­ни­чать с от­цом при встре­че, ут­вер­ждать труд­но - от­но­ше­ния ме­ж­ду сы­ном и от­цом ни­ко­гда не бы­ли осо­бен­но близ­ки­ми?!

Что же ка­са­лось ка­ва­лер­гар­да – то все дол­жен был ре­шить ца­рь! Пуш­кин ждал от са­мо­держ­ца ус­по­кои­тель­ных из­вес­тий. И до­ж­дал­ся…

Пе­ред Но­вым го­дом или в са­мом его на­ча­ле – точ­ная да­та не­из­вест­на - граф Бен­кен­дорф по по­ру­че­нию Ни­ко­лая I ото­слал Н. Н. Пуш­ки­ной 1000 руб­лей, со­про­во­див их по­яс­ни­тель­ной за­пис­кой:

Его Ве­ли­че­ст­во, же­лая сде­лать что-ни­будь при­ят­ное ва­ше­му му­жу и вам, по­ру­чил мне пе­ре­дать вам в соб­ст­вен­ные ру­ки сум­му при сем при­ла­гае­мую по слу­чаю бра­ка ва­шей се­ст­ры, бу­ду­чи уве­рен, что вам дос­та­вит удо­воль­ст­вие сде­лать ей сва­деб­ный по­да­рок[322].

Внеш­не все вы­гля­де­ло чин­но и бла­го­род­но, но как дол­жен был по­эт рас­це­нить цар­ский по­сту­пок? Как свое­об­раз­ную по­мощь в фи­нан­со­вых за­труд­не­ни­ях? Но при­чем тут свадь­ба своя­че­ни­цы? Раз­ве по­эт не мог сам ра­зо­брать­ся, ка­ким об­ра­зом ему упот­ре­бить день­ги?! Ко­неч­но, Пуш­кин по­нял, о чем идет речь. Это бы­ло цар­ское бла­го­сло­ве­ние Дан­те­са и не­дву­смыс­лен­ный на­мек по­ми­рить­ся с ним: «при­ят­ное ва­ше­му му­жу…удо­воль­ст­вие сде­лать ей (а зна­чит, и ему – А.Л.) сва­деб­ный по­да­рок»! И это по­сле то­го, как по­эт лич­но объ­яс­нил Ни­ко­лаю мо­ти­вы сво­его не­при­яз­нен­но­го от­но­ше­ния к ка­ва­лер­гар­ду и его со­мни­тель­но­му бра­ку?! Ес­те­ст­вен­но, та­кой по­во­рот дел окон­ча­тель­но сни­мал во­прос о вза­им­ных обя­за­тель­ст­вах ме­ж­ду по­этом и вла­стью.

Так по­лу­чи­лось, что Но­вый год Пуш­кин встре­тил с же­ной и Дан­те­сом у Вя­зем­ских – со­всем по-се­мей­но­му. Сви­де­те­лем это­го был все тот же А.Тургенев:

ве­чер в те­ат­ре; по­сле у Ка­рамз.; Са­ши ро­ж­де­ние и к Вяз., где и встре­тил но­вый год...»[323].

Из­вест­но: с кем встре­тишь Но­вый год – с тем и про­ве­дешь! Тур­ге­нев ни­че­го осо­бен­но­го в по­ве­де­нии Пуш­ки­на не за­ме­тил, хо­тя пи­сал, бу­к­валь­но, по го­ря­чим сле­дам – на сле­дую­щее ут­ро. Он да­же ввер­нул оп­ти­ми­стич­ную фра­зу, го­во­ря­щую, в це­лом, о доб­ро­же­ла­тель­ной ат­мо­сфе­ре это­го ве­че­ра:

Ста­ло по­ве­се­лее и на чуж­би­не, т.е. в П-бур­ге[324].

А вот кня­ги­ня Вя­зем­ская за­ме­ти­ла, за­пом­ни­ла иные под­роб­но­сти и спус­тя мно­гие го­ды по­ве­да­ла о них Бар­те­не­ву без вся­ко­го сму­ще­ния:

На­ка­ну­не Но­во­го го­да у Вя­зем­ских был боль­шой ве­чер. В ка­че­ст­ве же­ни­ха Гек­керн явил­ся с не­вес­тою. От­ка­зы­вать ему от до­ма не бы­ло уже по­во­да. Пуш­кин с же­ною был тут же, и фран­цуз про­дол­жал быть воз­ле нее. Гра­фи­ня На­та­лья Вик­то­ров­на Стро­га­но­ва го­во­ри­ла кня­ги­не Вя­зем­ской, что у не­го <Пуш­ки­на> та­кой страш­ный вид, что, будь она его же­ною, она не ре­ши­лась бы вер­нуть­ся с ним до­мой[325].