Последняя мистификация Пушкина

Ме­ж­ду тем, Гек­кер­ны не ог­ра­ни­чи­ли свои уси­лия от­прав­кой пись­ма к Пуш­ки­ну. Ве­че­ром они на­нес­ли сва­деб­ный ви­зит Вя­зем­ским, где, ско­рей все­го, по­про­си­ли по­мо­щи у дру­зей по­эта. Тур­ге­нев за­пи­сал:

к. Вяз. С ним; там мо­ло­дые...[372].

Но и на этом Гек­кер­ны не ус­по­кои­лись. Они ре­ши­ли ус­ми­рить Пуш­ки­на с по­мо­щью стар­ше­го по­ко­ле­ния род­ст­вен­ни­ков. По их прось­бе, роль се­мей­но­го ар­бит­ра взял на се­бя граф Г.А. Стро­га­нов - обер-ка­мер­гер, двою­род­ный дя­дя На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны, а в по­след­ст­вии и опе­кун се­мьи Пуш­ки­на.

По­яв­ле­ние это­го ли­ца в ду­эль­ной ис­то­рии пол­но дву­смыс­лен­но­сти и вы­зы­ва­ет про­ти­во­ре­чи­вые чув­ст­ва! И по­нят­но - ведь Ида­лия По­ле­ти­ка бы­ла вне­брач­ной до­че­рью гра­фа! Вот та­кое, на пер­вый взгляд, стран­ное сбли­же­ние! К то­му же, су­ще­ст­ву­ет «сви­де­тель­ст­во» Вя­зем­ско­го о «за­го­во­ре крас­ных»[373] - то есть ка­ва­лер­гар­дов - к чис­лу ко­то­рых при­над­ле­жал и муж По­ле­ти­ки? Но князь мог и сов­рать. Впро­чем, у всех этих за­га­док бы­ло и са­мое про­стое объ­яс­не­ние: ду­эль­ная ис­то­рия воз­ник­ла и раз­ви­ва­лась как внут­ри­се­мей­ный кон­фликт, и за­вер­шать ее долж­ны бы­ли род­ст­вен­ни­ки.

Сле­дуя этой ло­ги­ке, на сле­дую­щий день, 14 ян­ва­ря Стро­га­нов уст­ро­ил спе­ци­аль­ный при­ем в честь мо­ло­до­же­нов с при­гла­ше­ни­ем дру­зей и род­ст­вен­ни­ков. В ито­ге Алек­сандр Ка­рам­зин со­об­щил бра­ту ра­до­ст­ную весть:

у ста­ри­ка Стро­га­но­ва (1е рere assis[374]) сва­деб­ный обед с от­лич­ны­ми ви­на­ми. Та­ким образом кон­чил­ся сей ро­ман a la Balzac к боль­шой до­са­де С.-Пе­тер­бург­ских сплет­ни­ков и сплет­ниц[375].

Ста­ло быть, Пуш­кин не со­про­тив­лял­ся ак­ции гра­фа?! Мож­но ска­зать, круг уди­ви­тель­ным об­ра­зом замк­нул­ся - от «под­стро­ен­ной» встре­чи у По­ле­ти­ки до «под­стро­ен­но­го» прие­ма у ее от­ца! На са­мом де­ле, ни пер­вая, ни тем бо­лее вто­рая встре­ча не бы­ли ло­вуш­ка­ми. На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на и Пуш­кин зна­ли, ку­да и за­чем они едут. По­эт, под­го­то­вив­шись к худ­ше­му, вел се­бя сдер­жан­но, не да­вая по­во­да для от­кро­вен­ных раз­го­во­ров. При­ем, ве­ро­ят­но, так и про­шел, внеш­не на­по­ми­ная шах­мат­ную пар­тию – без скан­да­ла, с за­ра­нее про­ду­ман­ны­ми хо­да­ми, спо­кой­но, но с внут­рен­ним на­пря­же­ни­ем, ко­то­рое вы­плес­ну­лось на­ру­жу лишь од­на­ж­ды, ко­гда пар­тия уже бы­ла све­де­на к впол­не пред­ска­зуе­мой ничь­ей, а зри­те­ли ра­зо­шлись, удов­ле­тво­рен­ные кор­рект­но про­ве­ден­ной встречей.

Пуш­кин не был бы Пуш­ки­ным, ес­ли бы на вы­хо­де, не дал по­нять про­тив­ни­ку, что его за­тея про­ва­ли­лась. Дан­зас вспо­ми­нал:

На сва­деб­ном обе­де, дан­ном гра­фом Стро­га­но­вым в честь но­во­брач­ных, Пуш­кин при­сут­ст­во­вал, не зная на­стоя­щей це­ли это­го обе­да, за­клю­чав­шей­ся в ус­лов­лен­ном за­ра­нее не­ко­то­ры­ми ли­ца­ми при­ми­ре­нии его с Дан­те­сом. При­ми­ре­ние это, од­на­ко же, не со­стоя­лось, и, ко­гда по­сле обе­да ба­рон Гек­керн, отец, по­дой­дя к Пуш­ки­ну, ска­зал ему, что те­перь, ко­гда по­ве­де­ние его сы­на со­вер­шен­но объ­яс­ни­лось, он, ве­ро­ят­но, за­бу­дет все про­шлое и из­ме­нит на­стоя­щие от­но­ше­ния свои к не­му на бо­лее род­ст­вен­ные, Пуш­кин от­ве­чал су­хо, что, не­взи­рая на род­ст­во, он не же­ла­ет иметь ни­ка­ких от­но­ше­ний ме­ж­ду его до­мом и г. Дан­те­сом[376].

Дан­зас на прие­ме не был и, ко­неч­но, поль­зо­вал­ся чу­жи­ми на­блю­де­ния­ми. Не труд­но до­га­дать­ся ко­го - глав­но­го «ком­мен­та­то­ра» ду­эль­ной ис­то­рии – кня­зя Вя­зем­ско­го. Сам же князь вы­ра­жал­ся по это­му по­во­ду еще крас­но­ре­чи­вее. В пись­ме к ве­ли­ко­му кня­зю Ми­хаи­лу Пав­ло­ви­чу он пи­сал:

Пуш­кин ...объ­я­вил са­мым по­ло­жи­тель­ным об­ра­зом, что ме­ж­ду его семь­ей и се­мей­ст­вом своя­че­ни­цы он не по­тер­пит не толь­ко род­ст­вен­ных от­но­ше­ний, но да­же про­сто­го зна­ком­ст­ва, и что ни их но­га не бу­дет у не­го в до­ме, ни его — у них.[377]

Прав­да, Вя­зем­ский не ого­во­рил­ся, ко­гда и при ка­ких об­стоя­тель­ст­вах эти сло­ва бы­ли про­из­не­се­ны? Од­но де­ло – при по­сто­рон­них, дру­гое – в род­ст­вен­ном кру­гу. В пер­вом слу­чае – скан­дал не­из­бе­жен, во вто­ром – мно­гое еще мож­но ис­пра­вить. Вя­зем­ско­го уст­раи­вал лишь пер­вый ва­ри­ант. Ему важ­но бы­ло оп­рав­дать­ся тем, что си­туа­ция вы­шла из-под кон­тро­ля, и вме­ша­тель­ст­во дру­зей ни­че­го не из­ме­ни­ло бы. На са­мом де­ле, дру­зья, как раз, и со­став­ля­ли ближ­ний круг, внут­ри ко­то­ро­го раз­ви­ва­лась тра­ге­дия.

Ве­че­ром, то­го же дня со­сто­ял­ся бал у фран­цуз­ско­го по­сла Ба­ран­та. Вя­зем­ский, без вся­ко­го сму­ще­ния, с лег­кость свет­ско­го сплет­ни­ка со­об­щал сво­ей «не­за­буд­ке» - Му­си­ной-Пуш­ки­ной, что

ма­дам Гек­керн име­ла сча­ст­ли­вый вид, ко­то­рый ее мо­ло­дил на де­сять лет, а ее суп­руг был очень ве­сел и мно­го тан­це­вал[378].

Да­же Тур­ге­нев, не упус­кая из ви­ду Пуш­ки­ных, боль­ше был оза­бо­чен по­ло­же­ни­ем сво­ей пер­со­ны: