Последняя мистификация Пушкина

А те­перь, ми­лый Дмит­рий, я с то­бой по­го­во­рю о де­лах; ты ска­зал Те­туш­ке, а так­же Гек­кер­ну, что ты бу­дешь мне вы­да­вать че­рез Но­со­ва 5000 в год. Я те­бя умо­ляю, до­ро­гой и до­б­рый друг мой, дать ему рас­по­ря­же­ние вру­чать мне не­пре­мен­но ка­ж­дое пер­вое чис­ло ме­ся­ца по­ло­жен­ную сум­му; мы под­счи­та­ли, и ес­ли я не оши­ба­юсь, это 419 руб­лей в ме­сяц, по­жа­луй­ста сдер­жи свое сло­во че­ст­но­го че­ло­ве­ка, ка­ким ты яв­ля­ешь­ся. По­то­му что ты по­ни­ма­ешь, как мне бы­ло бы тя­же­ло для мо­их лич­ных рас­хо­дов об­ра­щать­ся к Гек­кер­ну; хо­тя он и очень добр ко мне, но я бы­ла бы в от­чая­нии быть ему в тя­гость, так как в кон­це кон­цов мой муж толь­ко его при­ем­ный сын и ни­че­го боль­ше, и да­же ес­ли бы он был его род­ным от­цом, мне все­гда бы­ло бы тя­го­ст­но быть вы­ну­ж­ден­ной об­ра­щать­ся к не­му за день­га­ми для мо­их мел­ких рас­хо­дов[409].

Ще­пе­тиль­ность Ека­те­ри­ны по­нят­на - мо­ло­дая же­на еще не при­вык­ла к но­вой об­ста­нов­ке. Ее сму­ща­ли от­но­ше­ния ме­ж­ду Дан­те­сом и Гек­кер­ном. И хо­тя для нее не су­ще­ст­во­вал, как для мно­гих, во­прос яв­ля­ет­ся ли ка­ва­лер­гард не­за­кон­но­ро­ж­ден­ным сы­ном по­слан­ни­ка, при­знать при­ро­ду их не­обыч­но­го сою­за она не ре­ша­лась и, ко­неч­но, ее одо­ле­ва­ли со­мне­ния:

не знаю пра­во что ска­зать; го­во­рить о мо­ем сча­стье смеш­но, так как бу­ду­чи за­му­жем все­го не­де­лю, бы­ло бы стран­но, ес­ли бы это бы­ло ина­че, и все же я толь­ко од­ной мило­сти мо­гу про­сить у не­ба — быть все­гда та­кой сча­ст­ли­вой, как те­перь. Но я при­зна­юсь от­кро­вен­но, что это сча­стье ме­ня пу­га­ет, оно не мо­жет дол­го длить­ся, я это чув­ст­вую, оно слиш­ком ве­ли­ко для ме­ня, ко­то­рая ни­ко­гда о нем не зна­ла ина­че как по­на­слыш­ке, и эта мысль един­ст­вен­ное что от­рав­ля­ет мою те­пе­реш­нюю жизнь, по­то­му что мой муж ан­гел, и Гек­керн так добр ко мне, что я не знаю как им от­пла­тить за всю ту лю­бовь и неж­ность, что они оба про­яв­ля­ют ко мне; сей­час, ко­неч­но, я са­мая сча­стли­вая жен­щи­на на зем­ле[410].

Бы­ло бы не­спра­вед­ли­во по­ла­гать, что в этом пись­ме Ека­те­ри­на пы­та­лась определенным образом скрыть за тра­фа­рет­ны­ми фра­за­ми о сча­стье под­лин­ную дву­смыс­лен­ность и не­уст­ро­ен­ность сво­его бра­ка. Зная даль­ней­шую судь­бу Ека­те­ри­ны и неж­ное вни­ма­ние к ней Дан­те­са по­сле ду­эли, труд­но за­по­доз­рить Гек­кер­нов в не­чис­той иг­ре с же­ной и не­вест­кой. Ес­ли бы сва­тов­ст­во бы­ло толь­ко сред­ст­вом из­бе­жать ду­эли - и сред­ст­вом, как вско­ре вы­яс­ни­лось, не­удач­ным - сле­до­ва­ло бы ожи­дать мес­ти или хо­тя бы жес­то­ко­го ох­ла­ж­де­ния. А бы­ли де­ти и ти­хая се­мей­ная жизнь в да­ле­ком про­вин­ци­аль­ном Суль­це.

И все же в пись­ме Ека­те­ри­ны чув­ст­ву­ет­ся тре­во­га. И вну­шал ее, от­нюдь, не Дан­тес, а Пуш­кин с его уг­ро­за­ми и не­же­ла­ни­ем ми­рить­ся семь­я­ми. Ека­те­ри­на по­ни­ма­ла, что ее «не­дол­го­веч­ное» сча­стье в ру­ках по­эта и Про­ви­де­ния, ко­то­рое, дей­ст­ви­тель­но, ред­ко бы­ло к ней бла­го­склон­ным.

Ут­ром 20 ян­ва­ря Пуш­кин ра­бо­тал над очер­ком, по­свя­щен­ным ис­то­рии ос­вое­ния Кам­чат­ки, а днем на­вес­тил боль­но­го Кор­фа. Со слов А.И.Тур­ге­не­ва из­вест­но, что по­эт ссу­дил ли­цей­ско­го то­ва­ри­ща

раз­ны­ми ста­рин­ны­ми и весь­ма ин­те­рес­ны­ми кни­га­ми о Рос­сии (для чте­ния во вре­мя болез­ни)[411].

Чуть поз­же М.А.Корф пи­сал В.Д.Воль­хов­ско­му:

Во вре­мя все­го это­го про­ис­ше­ст­вия, во вре­мя его смер­ти и по­хо­рон, я сам то­мил­ся еще в му­чи­тель­ной бо­лез­ни, и кто ви­дел его за не­сколь­ко дней пе­ред тем у мо­ей по­сте­ли, ко­неч­но, не по­ду­мал бы, что он, в цве­те сил и здо­ро­вья, ля­жет в мо­ги­лу пре­ж­де ме­ня[412].

Эти строч­ки при­над­ле­жат че­ло­ве­ку, ко­то­рый ос­та­вил са­мые «ужа­саю­щие», раз­гром­ные вос­по­ми­на­ния о Пуш­ки­не, хо­тя весь их ужас за­клю­чал­ся в том, что пи­сал их трез­вый и рас­чет­ли­вый че­ло­век, ко­то­ро­го труд­но бы­ло за­по­доз­рить в же­ла­нии «про­из­ве­сти впе­чат­ле­ние». Но, имен­но, эта трез­вость и ум­ст­вен­ность бы­ли и ос­та­ют­ся по­ме­хой в по­ни­ма­нии Пуш­ки­на. Ею гре­шат и те, кто, за­щи­щая Пуш­ки­на, на­зы­ва­ют Кор­фа за­ви­ст­ни­ком и цар­ским ла­ке­ем и сами обкрадывают мно­го­об­раз­ный мир по­эта, устанавливая границы, дос­туп­ные их по­ни­ма­нию. А ме­ж­ду тем они ни­чуть не луч­ше ли­цей­ско­го то­ва­ри­ща по­эта, ко­то­рый спус­тя го­ды, с вы­со­ты жи­тей­ско­го и го­су­дар­ст­вен­но­го опыта, за­да­вал «ум­ный» во­прос:

что вы­шло бы даль­ше из бо­лее зре­ло­го та­лан­та (Пуш­ки­на – А.Л.), ес­ли б он не женился, и как стал бы он вос­пи­ты­вать сво­их де­тей, ес­ли б про­жил до­лее?.[413]

И не ре­шил­ся от­ве­тить. А ему бы луч­ше спро­сить се­бя, что ста­ло с ним и ни­ко­ла­ев­ской Рос­си­ей по­сле ги­бе­ли Пуш­ки­на, какое указание Свыше он не раз­гля­дел в по­эте?