Последняя мистификация Пушкина

В том то и де­ло, что, уз­нав о слу­чив­шем­ся, На­та­лья Ива­нов­на ни­че­го бы не ста­ла пред­при­ни­мать, а ска­за­ла бы про­ви­нив­ше­му­ся зя­тю: су­дарь, я вам до­ве­ри­ла дочь, так что уст­рой­те ее судь­бу над­ле­жа­щим об­ра­зом. И Пуш­ки­ну при­шлось бы ис­кать ей же­ни­ха так дол­го и так на­стой­чи­во, как то­го тре­бо­ва­ла ситуа­ция. И уж точ­но ее бра­тья не ста­ли бы уст­раи­вать спек­такль с ду­э­лью, рис­куя по­гу­бить ре­пу­та­цию не толь­ко се­ст­ры, веч­ное «дев­ст­во» ко­то­рой бы­ло бы обес­пе­че­но, но и всей се­мьи, вы­сту­пив­шей про­тив обы­ча­ев.

Но са­мое лю­бо­пыт­ное дру­гое - ка­ким об­ра­зом, по за­мыс­лу ис­сле­до­ва­те­лей, ду­эль мог­ла пре­дот­вра­тить рас­про­стра­не­ние сплет­ни, уже пу­щен­ной в обо­рот? Из ува­же­ния к па­мя­ти по­эта? В про­тив­ном же слу­чае, сле­до­ва­ло бы за­стре­лить еще, как ми­ни­мум, де­ся­ток че­ло­век - ту же Со­фью Ка­рам­зи­ну, Вя­зем­ских и так да­лее. Ах­ма­то­ва ут­вер­жда­ла, что «сплет­ни о свя­зи Пуш­ки­на в то вре­мя не су­ще­ст­во­ва­ло, ина­че Алек­сан­д­ри­на не мог­ла бы стать фрей­ли­ной в 1839 го­ду». Но мы то зна­ем, что сплет­ня воз­ник­ла сра­зу, как толь­ко се­ст­ры Гон­ча­ро­вы пе­ре­сек­ли по­рог до­ма Пуш­ки­ных. И то, что Алек­сан­д­ри­на ста­ла фрей­ли­ной - это еще од­но под­твер­жде­ние, что свет­ское об­ще­ст­во не при­да­ва­ло осо­бен­но­го зна­че­ния тес­но­му сбли­же­нию по­эта и своя­че­ни­цы.

И об­ра­ще­ние Ах­ма­то­вой к На­та­лье Ни­ко­ла­ев­не бы­ло не по ад­ре­су:

При из­вест­ной ее рев­но­сти (см. пись­ма Пуш­ки­на) не­у­же­ли она бы со­вер­шен­но без­ро­пот­но и аб­со­лют­но не­за­мет­но для по­сто­рон­не­го сно­си­ла бы скан­даль­ный ро­ман му­жа и се­ст­ры - тут же в до­ме?[443].

Сно­си­ла бы, как мно­гое дру­гое, че­го не снес­ла бы со­вре­мен­ная жен­щи­на. Впро­чем, слу­чись этот са­мый «ро­ман» ме­ж­ду Алек­сан­д­ри­ной и Пуш­ки­ным, На­та­лье Ни­ко­ла­ев­не не при­шлось бы рев­но­вать и ощу­тить се­бя бро­шен­ной жен­щи­ной - ее об­ще­ст­вен­ный ста­тус не стра­дал - а лю­бовь к се­ст­ре по­мог­ла бы ей спра­вить­ся с са­мо­лю­би­ем и не от­толк­нуть се­ст­ру да­же по­сле ги­бе­ли по­эта, тем бо­лее, что по­те­ря бы­ла обо­юд­ная.

Дру­гое де­ло, дру­зья по­эта. Ах­ма­то­ва не слу­чай­но об­ра­ти­ла на них вни­ма­ние, об­ру­шив всю мощь кри­ти­че­ско­го гне­ва, пре­ж­де все­го, на го­ло­ву Со­фьи Ка­рам­зи­ной:

От все­го это­го за вер­сту пах­нет кле­ве­той. Ес­ли Пуш­кин и Алек­сан­д­ри­на в свя­зи и живут в од­ном до­ме, за­чем им де­мон­ст­ри­ро­вать свои пре­ступ­ные от­но­ше­ния?[444].

Она име­ла вви­ду пись­мо Ка­рам­зи­ной от 27 ян­ва­ря 1837 го­да, где ис­то­рия с Алек­сан­д­ри­ной пред­ста­ва­ла в изу­ми­тель­ном ви­де:

Пуш­кин скре­же­щет зу­ба­ми и при­ни­ма­ет свое все­гдаш­нее вы­ра­же­ние ти­гра, На­та­ли опус­ка­ет гла­за и крас­не­ет под жар­ким и дол­гим взгля­дом сво­его зя­тя,— это на­чи­на­ет ста­но­вить­ся чем-то боль­шим обык­но­вен­ной без­нрав­ст­вен­но­сти; Кат­рин на­прав­ля­ет на них обо­их свой рев­ни­вый лор­нет, а что­бы ни од­ной из них не ос­та­вать­ся без сво­ей ро­ли в дра­ме, Алек­сан­д­ри­на по всем пра­ви­лам ко­кет­ни­ча­ет с Пуш­ки­ным, ко­то­рый серь­ез­но в нее влюб­лен и ес­ли рев­ну­ет свою же­ну из прин­ци­па, то своя­че­ни­цу - по чув­ст­ву. В об­щем все это очень стран­но, и дя­дюш­ка Вя­зем­ский ут­вер­жда­ет, что он за­кры­ва­ет свое ли­цо и от­вра­ща­ет его от до­ма Пуш­ки­ных[445].

Что по­де­ла­ешь - дру­зья Пуш­ки­на, как час­то бы­ва­ет с из­вест­ны­ми людь­ми, вос­при­ни­ма­ли се­бя ча­стью его боль­шой се­мьи или «пар­тии», как по­том вы­ра­зят­ся не­дру­ги по­эта. На этом ос­но­ва­нии Ка­рам­зи­на и Вя­зем­ский об­су­ж­да­ли внут­ри­се­мей­ные про­бле­мы Пуш­ки­на, нис­коль­ко не стес­ня­ясь и не бо­ясь на­вре­дить его ре­пу­та­ции. Фра­за «за­кры­ва­ет свое ли­цо и от­вра­ща­ет его от до­ма Пуш­ки­на» во­все не оз­на­ча­ла раз­рыв кня­зем при­ятель­ских от­но­ше­ний, а его неже­ла­ние уча­ст­во­вать в «до­маш­ней» жиз­ни Пуш­ки­на, при­няв­шей, по его мне­нию, слиш­ком не­удоб­ный вид. На­прас­но Ан­на Ан­д­ре­ев­на де­мо­ни­зи­ро­ва­ла Ка­рам­зи­ну, ре­шав­шую для се­бя ту же про­бле­му:

В со­об­ще­нии Со­фьи Ни­ко­ла­ев­ны по­ра­жа­ют со­вер­шен­но но­вые ин­то­на­ции ...Свой­ст­вен­ные ей тер­пи­мость и лег­ко­мыс­лие по­че­му-то впер­вые ее по­ки­да­ют, по­яв­ля­ет­ся какая-то су­хость, твер­дость и со­всем не жен­ская яс­ность фор­му­ли­ро­вок. Тут же как под­пор­ка при­го­дил­ся князь Петр (Вя­зем­ский) (че­рез не­сколь­ко ча­сов он бу­дет выть у по­сте­ли уми­раю­ще­го Пуш­ки­на)[446].

Но во­прос Ан­на Ан­д­ре­ев­на по­ста­ви­ла пра­виль­ный: «От ко­го же уз­на­ла С.Н., что Пуш­кин «серь­ез­но влюб­лен» в Алек­сан­д­ри­ну и На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну рев­ну­ет «из прин­ци­па», а Алек­сан­д­ри­ну «по чув­ст­ву»?». Толь­ко за от­ве­том от­пра­ви­лась да­ле­ко­ва­то: