Последняя мистификация Пушкина

Толь­ко два че­ло­ве­ка при­сут­ст­во­ва­ли при этой сце­не - Дан­зас и Алек­сан­д­ри­на. Мне­ние пер­во­го из­вест­но. Но вряд ли в су­ма­то­хе по­след­них двух дней жиз­ни по­эта, Жу­ков­ский об­ра­щал­ся к не­му за разъ­яс­не­ни­ем под­роб­но­стей роко­во­го дня. Дан­зас бы­ст­ро ока­зал­ся под аре­стом, и един­ст­вен­ным сви­де­те­лем ос­та­лась Алек­сан­д­ри­на. Ей то и по­ве­рил Жу­ков­ский. С ее слов, ве­ро­ят­но, он и со­ста­вил свои кон­спект­ные за­пис­ки.

То, что се­ст­ра На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны при­ни­ма­ла ак­тив­ную роль в ин­фор­ми­ро­ва­нии дру­зей по­эта, го­во­рит пись­мо Тур­ге­не­ва, на­пи­сан­ное на сле­дую­щее ут­ро 28 ян­ва­ря в Мо­ск­ву Не­федь­е­вой. В нем он с уве­рен­но­стью го­во­рит о собы­ти­ях, ко­то­рым не был оче­вид­цем, яв­но опи­ра­ясь на сви­де­тель­ст­во свояченицы Пуш­ки­на:

его при­вез­ли до­мой; же­на и се­ст­ра же­ны, Алек­сан­д­ри­на, бы­ли уже в бес­по­кой­ст­ве; но толь­ко од­на Алек­сан­д­ри­на зна­ла о пись­ме его к от­цу Ге­кер­на: он за­кри­чал твер­дым и силь­ным го­ло­сом, что­бы же­на не вхо­ди­ла в ка­би­нет его, где его по­ло­жи­ли, и ей ска­за­ли что он ра­нен в но­гу[646].

С Вя­зем­ским во­об­ще все вы­шло сквер­но. Ма­ло то­го, что он от­кро­вен­но врал. Врал, что на­зы­ва­ет­ся из люб­ви к пре­крас­но­му - ра­ди удоб­но­го слов­ца, за­нят­ной ис­то­рии, го­во­ря, что

До 7-го ча­са ве­че­ра я не знал ре­ши­тель­но ни­че­го о том, что про­изош­ло. Как толь­ко мне да­ли знать о слу­чив­шем­ся, я от­пра­вил­ся к не­му и поч­ти не ос­тав­лял его квар­ти­ры до са­мой его смер­ти[647].

Так ли уж важ­но бы­ло со­об­щать ве­ли­ко­му кня­зю о вре­ме­ни при­ез­да к смерт­но­му од­ру по­эта? Ко­неч­но, важ­но. На­до бы­ло под­черк­нуть свое «не­ве­де­ние», свою не­при­ча­ст­ность к про­ти­во­прав­ным со­бы­ти­ям – за­тем и пи­сал ве­ли­ко­му кня­зю! А вот о пер­вой встре­че ра­нен­но­го по­та и же­ны он пред­по­чел вооб­ще умол­чать, использовав оригинальный ход, как бы во­об­ще ис­клю­чаю­щий На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну из дей­ст­вую­щих лиц дра­мы:

Пуш­кин стра­дал ужас­но, он пе­ре­но­сил стра­да­ния му­же­ст­вен­но, спо­кой­но и са­мо­от­вер­жен­но и вы­ска­зы­вал толь­ко од­но бес­по­кой­ст­во, как бы не ис­пу­гать же­ны. «Бед­ная жена, бед­ная же­на!» — вос­кли­цал он, ко­гда му­че­ния за­став­ля­ли его не­воль­но кри­чать»[648].

«Бед­ная же­на» - это все, что Вя­зем­ский по­зво­лил ска­зать по­сле ие­зу­ит­ски хит­ро­ум­но­го рас­су­ж­де­ния об от­но­ше­ни­ях На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны и Дан­те­са: «тут не бы­ло ни­че­го пре­ступ­но­го, но бы­ло мно­го не­по­сле­до­ва­тель­но­сти и бес­печ­но­сти». Бед­ная – в этом кон­тек­сте, уже не не­сча­ст­ная, как у Жу­ков­ско­го, а про­сто глу­пая же­на?!

А ведь Вя­зем­ский пре­крас­но знал, что ме­ж­ду суп­ру­га­ми про­изош­ло тес­ное, во всех от­но­ше­ни­ях важ­ное, до­ве­ри­тель­ное об­ще­ние. Во вся­ком слу­чае, в его пер­вом лич­ном пись­ме к А.Я.Бул­га­ко­ву опи­са­ние это­го со­бы­тия сов­па­да­ет с вос­по­ми­на­ния­ми Дан­за­са:

Ви­жу из твое­го ны­неш­не­го пись­ма и из тво­их впе­чат­ле­ний, что Тур­ге­нев пе­ре­дал те­бе не­пол­ный от­чет о по­след­них днях Пуш­ки­на. Впро­чем, оно и не мог­ло быть ина­че: Тур­ге­нев не был без­от­луч­но при нем днем и но­чью по­доб­но мне[649], Жу­ков­ско­му, Ви­ель­гор­ско­му. По­ста­ра­юсь по­пол­нить рас­сказ его.

Пер­вые сло­ва его же­не, ко­гда вне­сли его в ком­на­ту ра­нен­но­го и по­ло­жи­ли на ди­ван, бы­ли сле­дую­щие: «Как я сча­ст­лив! Я еще жив, и ты воз­ле ме­ня! Будь по­кой­на! Ты не ви­но­ва­та; я знаю, что ты не ви­но­ва­та». Ме­ж­ду тем, он скрыл от нее опас­ность ра­ны сво­ей, ко­то­рую док­тор, по тре­бо­ва­нию его, от­кро­вен­но объ­я­вил ему смер­тель­ною…

Же­ну при­зы­вал он час­то, но не по­зво­лял ей быть без­от­луч­но при се­бе, по­то­му что боял­ся в стра­да­ни­ях сво­их из­ме­нить се­бе, уве­рял ее, что ра­нен в но­гу, и док­то­ра, по тре­бо­ва­нию его, в том же удо­сто­ве­ря­ли. Ко­гда му­чи­тель­ная боль вы­ры­ва­ла не­воль­но кри­ки из гру­ди его, от ко­то­рых он по воз­мож­но­сти удер­жи­вал­ся, за­жи­мая рот свой, он все­гда при­бав­лял: «Бед­ная же­на! Бед­ная же­на!» и по­сы­лал док­то­ров ус­по­каи­вать ее[650].

И ни­ка­ко­го об­мо­ро­ка! Фра­за же «бед­ная же­на!» зву­чит из уст са­мо­го по­эта в оп­ре­де­лен­ном кон­тек­сте, ис­клю­чаю­щем вся­кую дву­смыс­лен­ность. По­че­му дру­зья по­эта, по­вто­ряя за ним это вы­ра­же­ние, ре­ши­ли опус­тить ссыл­ку на источ­ник – труд­но ска­зать?!