Последняя мистификация Пушкина

В 8 ча­сов ве­че­ра воз­вра­тил­ся док­тор Арендт. Его ос­та­ви­ли с боль­ным на­еди­не. В при­сут­ст­вии док­то­ра Аренд­та при­был и свя­щен­ник. Он ско­ро от­пра­вил цер­ков­ную тре­бу: боль­ной ис­по­ве­дал­ся и при­час­тил­ся св. тайн. Ко­гда я к не­му во­шел, он спро­сил, что де­ла­ет же­на? Я от­ве­чал, что она не­сколь­ко спо­кой­нее.

- Она бед­ная без­вин­но тер­пит и мо­жет еще по­тер­петь во мне­нии люд­ском, воз­ра­зил он; не уе­хал еще Арендт?

Я ска­зал, что докт.А еще здесь.

- Про­си­те за Дан­за­са, за Дан­за­са, он мне брат. Же­ла­ние П. бы­ло пе­ре­да­но докт.А и лич­но са­мим боль­ным по­вто­ре­но. Докт. А обе­щал воз­вра­тить­ся к 11 ча­сам[662].

Та­ким об­ра­зом, важ­ней­шее со­бы­тие в пуш­кин­ской жиз­ни, вы­зы­ваю­щее горя­чие спо­ры у мно­гих ис­сле­до­ва­те­лей и чи­та­те­лей - ис­пол­не­ние по­этом хри­сти­ан­ско­го дол­га, при­ча­ще­ния Свя­тых Та­инств - со­стоя­лось без осо­бо­го вмеша­тель­ст­ва дру­зей (в при­сут­ст­вии ненавязчивых Плет­не­ва и Дан­за­са!) и без со­ве­та ца­ря. Это бы­ло ес­те­ст­вен­ным дви­же­ни­ем ду­ши Пуш­ки­на, его че­лове­ческой по­треб­но­стью, а во­все не же­ла­ни­ем уго­дить вла­сти и со­хра­нить ли­цо семьи.

И как же дру­зья по­эта обош­лись с этой са­мой ин­тим­ной, вы­со­чай­шей нотой в фи­наль­ном ак­кор­де пуш­кин­ской судь­бы?! Весь­ма бес­це­ре­мон­но. Жуков­ский, ра­бо­тая с за­пис­кой Спас­ско­го и пре­крас­но, зная, что ис­пол­не­ние цер­ковной тре­бы со­стоя­лось за не­сколь­ко ча­сов до по­лу­че­ния цар­ско­го пись­ма, при­бег­нул к от­кро­вен­ной фаль­си­фи­ка­ции! Со­глас­но его опи­са­нию, ко­гда Спас­ский спро­сил Пуш­ки­на «же­ла­ет ли он ис­по­ве­дать­ся и при­час­тить­ся. Он со­гла­сил­ся охот­но, и по­ло­же­но бы­ло при­звать свя­щен­ни­ка ут­ром». Но как толь­ко пись­мо ца­ря с по­же­ла­ни­ем «кон­чить жизнь хри­сти­ан­ски» ока­за­лось в до­ме по­эта:

В ту же ми­ну­ту бы­ло ис­пол­не­но уга­дан­ное же­ла­ние го­су­да­ря. По­сла­ли за свя­щен­ни­ком в ближ­нюю цер­ковь. Уми­раю­щий ис­по­ве­дал­ся и при­час­тил­ся с глу­бо­ким чув­ст­вом[663].

Со­ве­ст­ли­во­му Жу­ков­ско­му труд­но бы­ло гре­шить про­тив ис­ти­ны. Пе­ре­мес­тив ис­пол­не­ние тре­бы с 8 ве­че­ра на пол­ночь, он все же ос­та­вил в не­при­кос­но­вен­но­сти по­сле­до­ва­тель­ность со­бы­тий, со­хра­нив за Пуш­ки­ным пра­во на ду­хов­ный вы­бор - сна­ча­ла про­изош­ло ис­пол­не­ние «уга­дан­но­го же­ла­ния го­су­да­ря», а за­тем как бы в тот же мо­мент Арендт про­чи­тал Пуш­ки­ну цар­ское пись­мо, ко­то­рое тот «вме­сто от­ве­та по­це­ло­вал и дол­го не вы­пус­кал из рук». В пись­ме этом со­дер­жа­лась прось­ба уме­реть по-хри­сти­ан­ски.

У Жу­ков­ско­го был слож­ный вы­бор - ос­тать­ся вер­ным па­мя­ти дру­га, но под­ста­вить его се­мью под удар, или при­бег­нуть к ли­те­ра­тур­но­му прие­му, спо­соб­но­му смяг­чить эф­фект от воз­мож­но­го скан­да­ла - ведь пись­мо, на­пи­сан­ное Ни­ко­ла­ем по­сле то­го как Пуш­кин са­мо­стоя­тель­но при­час­тил­ся Свя­тых Та­инств, ста­ви­ло ца­ря в глу­пое по­ло­же­ние. По­лу­ча­лось, что са­мо­дер­жец, ки­чив­ший­ся зна­ни­ем лю­дей, не по­ни­мал и не чув­ст­во­вал «сво­его по­эта». Боль­ше­го уда­ра по са­мо­лю­бию труд­но бы­ло пред­ста­вить, тем бо­лее, что все долж­но бы­ло стать дос­тоя­ни­ем глас­но­сти. Че­рез два дня царь тор­же­ст­вен­но ска­жет Жу­ков­ско­му: «...мы на­си­лу до­ве­ли его до смер­ти хри­сти­ан­ской...» - и смерть по­эта пре­вра­тит­ся в го­су­дар­ст­вен­ное ме­ро­прия­тие! А вот Вя­зем­ский, как опыт­ный ца­ре­дво­рец, да­же и не по­ду­мал рис­ко­вать, от­стаи­вая ис­ти­ну. Он и в лич­ном пись­ме сра­зу, без ого­во­рок, по­ста­вил все в над­ле­жа­щем по­ряд­ке:

Но­чью воз­вра­тил­ся к не­му Арендт и при­вез ему для про­чте­ния соб­ст­вен­но­руч­ную, ка­ран­да­шом на­пи­сан­ную го­су­да­рем за­пис­ку, поч­ти в та­ких сло­вах: «Ес­ли бог не при­ве­дет нам сви­деть­ся в здеш­нем све­те, по­сы­лаю те­бе мое про­ще­ние и по­след­ний со­вет: уме­реть хри­стиа­ни­ном. О же­не и де­тях не бес­по­кой­ся: я бе­ру их на свои ру­ки». Пуш­кин был чрез­вы­чай­но тро­нут эти­ми сло­ва­ми и убе­ди­тель­но про­сил Аренд­та ос­та­вить ему эту за­пис­ку; но го­су­дарь ве­лел ее про­честь ему и не­мед­лен­но воз­вра­тить... При­шел свя­щен­ник, ис­по­ве­до­вал и при­час­тил его. Свя­щен­ник го­во­рил мне по­сле со сле­за­ми о нем и о бла­го­чес­тии, с ко­им он ис­пол­нил долг хри­сти­ан­ский[664].

Тур­ге­нев, за ко­то­рым то­же ни­ко­го не по­сы­ла­ли, прей­дя к уми­раю­ще­му по­эту, за­пи­сы­вал в днев­ни­ке толь­ко то, что ви­дел и слы­шал. Ни о ка­ком ис­пол­не­нии цер­ков­ной тре­бы в свя­зи с по­лу­че­ни­ем цар­ско­го пись­ма он не упо­мя­нул: