Последняя мистификация Пушкина

Око­ло чет­вер­то­го ча­су боль в жи­во­те на­ча­ла уси­ли­вать­ся и к пя­ти ча­сам сде­ла­лась зна­чи­тель­ною. Я по­слал за А, он не за­мед­лил прие­хать. Боль в жи­во­те воз­рос­ла до вы­со­чай­шей сте­пе­ни. Это бы­ла на­стоя­щая пыт­ка. Фи­зио­но­мия П. из­ме­ни­лась; взор его сделал­ся дик, ка­за­лось, гла­за го­то­вы бы­ли вы­ско­чить из сво­их ор­бит, че­ло по­кры­лось хо­лод­ным по­том, ру­ки по­хо­ло­де­ли, пуль­са как не бы­ва­ло. Боль­ной ис­пы­ты­вал ужас­ную му­ку. Но и тут не­обык­но­вен­ная твер­дость его ду­ши рас­кры­лась в пол­ной ме­ре. Го­то­вый вскрик­нуть, он толь­ко сто­нал, бо­ясь, как он го­во­рил, чтоб же­на не ус­лы­ша­ла, чтоб ее не ис­пу­гать.

- За­чем эти му­че­ния, ска­зал он, без них я бы умер спо­кой­но[670].

Жу­ков­ский за­ме­тил, что еще до на­ча­ла силь­ных бо­лей Пуш­кин

по­до­звал к се­бе Спас­ско­го, ве­лел по­дать ка­кую-то бу­ма­гу [его ру­кою ] по-рус­ски на­пи­сан­ную, и за­ста­вил ее сжечь. По­том по­звал Дан­за­са и про­дик­то­вал ему за­пис­ку о не­ко­то­рых дол­гах сво­их. Это его, од­на­ко, из­ну­ри­ло, и по­сле он уже не мог сде­лать ни­ка­ких дру­гих рас­по­ря­же­ний[671].

Тур­ге­нев пи­сал на­ут­ро:

Но­чью он кри­чал ужас­но; поч­ти упал на пол в кон­вуль­сии стра­да­ния. Бла­гое Про­ви­де­ние в эти са­мые 10 ми­нут по­сла­ло сон же­не; она не слы­ха­ла кри­ков; по­след­ний крик раз­бу­дил ее, но ей ска­за­ли, что это бы­ло на ули­це...[672].

У Жу­ков­ско­го эти 10 ми­нут рас­тя­ну­лись на це­лых два ча­са и при­об­ре­ли черты эпи­чес­ко­го со­бы­тия:

Что бы­ло бы с бед­ною же­ною, ес­ли бы она в те­че­ние двух ча­сов мог­ла слы­шать эти кри­ки: я уве­рен, что ее рас­су­док не вы­нес бы этой ду­шев­ной пыт­ки. Но вот что слу­чи­лось: она в со­вер­шен­ном из­ну­ре­нии ле­жа­ла в гос­ти­ной, го­ло­вою к две­рям, и они од­ни от­де­ля­ли ее от по­сте­ли му­жа. При пер­вом страш­ном кри­ке его кня­ги­ня Вя­зем­ская, быв­шая в той же гор­ни­це, бро­си­лась к ней, опа­са­ясь, что­бы с нею че­го не сде­ла­лось. Но она ле­жа­ла не­под­виж­но (хо­тя за ми­ну­ту го­во­ри­ла); тя­же­лый ле­тар­ги­че­ский сон ов­ла­дел ею; и этот сон, как буд­то на­роч­но по­слан­ный свы­ше, ми­но­вал­ся в ту са­мую ми­ну­ту, ко­гда раз­да­лось по­след­нее сте­на­ние за две­ря­ми[673].

К се­ми ча­сам ут­ра 28 ян­ва­ря Пуш­ки­ну ста­ло луч­ше. Боль утих­ла, и он ре­шил про­щать­ся с род­ны­ми и близ­ки­ми. Спас­ский пи­сал:

На­ко­нец, боль, по-ви­ди­мо­му, ста­ла ути­хать, но ли­цо еще вы­ра­жа­ло глу­бо­кое стра­да­ние, ру­ки по преж­не­му бы­ли хо­лод­ны, пульс ед­ва за­ме­тен.

- Же­ну, про­си­те же­ну, ска­зал П. Она с во­плем го­ре­сти бро­си­лась к стра­даль­цу. Это зре­ли­ще у всех из­влек­ло сле­зы. Не­сча­ст­ную на­доб­но бы­ло от­влечь от од­ра уми­раю­ще­го. Та­ков дей­ст­ви­тель­но был П. в то вре­мя.

Я спро­сил его, не хо­чет ли он ви­деть сво­их дру­зей.

- Зо­ви­те их, от­ве­чал он.

Жу­ков­ский, Вьель­гор­ской, Вя­зем­ской, Тур­ге­нев и Дан­зас вхо­ди­ли один за дру­гим и брат­ски с ним про­ща­лись.

- Что ска­зать от те­бя ца­рю, спро­сил Жу­ков­ский.

- Ска­жи, жаль, что уми­раю, весь его бы был, от­ве­чал П.

Он спро­сил, здесь ли Плет­нев и Ка­рам­зи­ны. По­тре­бо­вал де­тей и бла­го­сло­вил ка­ж­до­го осо­бен­но. Я взял боль­но­го за ру­ку и щу­пал его пульс. Ко­гда я ос­та­вил его ру­ку, то он сам при­ло­жил паль­цы ле­вой сво­ей ру­ки к пуль­су пра­вой, том­но, но вы­ра­зи­тель­но взгля­нул на ме­ня и ска­зал: смерть идет.

Он не оши­бал­ся, смерть ле­та­ла над ним в это вре­мя. При­ез­да Аренд­та он ожи­дал с не­тер­пе­ни­ем. Жду сло­ва от ца­ря, что­бы уме­реть спо­кой­но, про­мол­вил он. На­ко­нец, докт. А прие­хал. Его при­езд, его сло­ва ожи­ви­ли уми­раю­ще­го. В 11-м ча­су я ос­та­вил П. на ко­рот­кое вре­мя, про­стил­ся с ним, не по­ла­гая най­ти его в жи­вых по мо­ем воз­вра­ще­нии. Ме­сто мое за­нял дру­гой врач ⁶⁷⁴.

С же­ной у Пуш­ки­на со­сто­ял­ся серь­ез­ный и до­воль­но дол­гий раз­го­вор. На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на за­шла к му­жу в 8-ом ча­су, а про­ща­ние с друзь­я­ми на­ча­лось в де­ся­том, по­сколь­ку Тур­ге­нев, один из про­щав­ших­ся, ока­зал­ся в до­ме Пуш­ки­на к 10-ти ча­сам. Та­ким об­ра­зом, у суп­ру­гов бы­ло око­ло двух ча­сов, что­бы побыть вме­сте.

По­че­му же Жу­ков­ский на­пи­сал от­цу Пуш­ки­на:

Этой про­щаль­ной ми­ну­ты я те­бе не ста­ну опи­сы­вать[675].

Ми­ну­ты?! Весь­ма ус­лов­ное оп­ре­де­ле­ние для столь важ­но­го со­бы­тия, как про­ща­ние суп­ру­гов.