Даже после смерти поэта, когда «пикантные» подробности этой встречи потеряли остроту сплетни, они по-прежнему вредили репутации жены поэта и ее друзьям. Узнав о ней от самой Натальи Николаевны (имеется в виду тесный круг друзей-мужчин: Вяземский, Жуковский, Тургенев), в первые недели вдовства «жаждущей прочесть все, что касается ее мужа, жаждущей говорить о нем, обвинять себя и плакать»[38], они удрученно замолчали, не решась обнародовать происшедшее.
Проговорились женщины, да и то спустя полвека и на смертном одре. Но у них было свое оправдание, свои отношения с Пушкиным, который заранее посвятил их в тайну дуэли. Смерть поэта развязывала им языки. У них не было обязательств перед Натальей Николаевной – разве что женская солидарность, но кто ее видел?!
Правда, себялюбивый Вяземский решил намекнуть о своей осведомленности, на всякий случай, чтобы никто не перехватил лавры первого друга, и вставил-таки в письмо к великому князю Михаилу Павловичу загадочный оборот:
Только неожиданный случай дал ему (подозрению Пушкина - А.Л.) впоследствии некоторую долю вероятности. На этот счет не существует никаких юридических доказательств, ни даже положительных оснований[39].
Понятно, что случай, у которого нет ни «юридических доказательств, ни даже положительных оснований», то есть ни документов, ни свидетелей – случай, о котором просто нечего говорить! Жуковский без лишних объяснений назвал это «злонамеренным развратом».
Что же рассказала им Наталья Николаевна? Думается, ничего особенного. Сначала была встреча с Дантесом, а затем, во время его болезни, на светских раутах к ней стал подходить Геккерн с рассуждениями в духе европейского рационализма: дескать, мадам, надо определиться в своих желаниях - либо уступить сыну, либо дать ему решительную отставку, а не доводить его до смертельного исступления. Впрочем, Геккерн и сам не отрицал факт таких разговоров:
Я якобы подстрекал моего сына к ухаживаниям за г-жею Пушкиной. Обращаюсь к ней самой по этому поводу. Пусть она покажет под присягой, что ей известно, и обвинение падет само собой. Она сама сможет засвидетельствовать, сколько раз предостерегал я ее от пропасти, в которую она летела, она скажет, что в своих разговорах с нею я доводил свою откровенность до выражений, которые должны были ее оскорбить, но вместе с тем и открыть ей глаза; по крайней мере, я на это надеялся 40
.Так он оправдывался перед своим покровителем - министром Нессельроде – пытаясь сохранить лицо в безвыходной ситуации. Врал и передергивал факты Геккерн отменно: в пропасть летела не Наталья Николаевна, а сам посланник вместе с приемным сыном.
Положение Геккернов накануне ноябрьских событий складывалось хуже некуда. И любовные интриги Дантеса тут были ни при чем. Главную роль сыграла профессиональная нечистоплотность посланника. В одном из своих докладов нидерландскому королю, чей сын был женат на сестре Николая I, Геккерн поведал о любовных интрижках русского императора. Пикантность ситуации состояла в том, что Николай I старательно изображал из себя верного мужа и хорошего семьянина, и даже возвел это в ранг национальной политики. Король слегка пожурил родственника, историю замяли, но неприятный осадок остался. Русский царь, похоже, решил выдворить нидерландского посланника из страны. В архиве Зимнего дворца Н. Я. Эйдельман нашел несколько писем Вильгельма Оранского к Николаю I, из которых следовало
что дуэль Пушкина была лишь поводом для того, чтобы удалить дипломата, впавшего уже в немилость[41].
Геккерны через своих влиятельных друзей знали о настроении двора и готовились к худшему. Единственным способом избежать крупных неприятностей была женитьба. За границу все равно пришлось бы ехать, но одно дело позорная отставка, высылка из страны и, как следствие, крушение карьеры Дантеса, а другое - свадебное путешествие, семейный отпуск! И помощь многочисленных родственников – желательно приближенных ко двору - позволяла надеяться на скорое возвращение, если не самого посланника, то хотя бы Дантеса! А для Геккерна это было главное, поскольку сам он в этой истории терял не много - ему все рано нашли бы хорошее место, как нашли его после гибели Пушкина при венском дворе. Что поделаешь, формально барон отстаивал интересы своей короны!