Последняя мистификация Пушкина

Вот те­бе сказ­ка: жил-был пас­тух; этот пас­тух был и за­бу­бен­ный стре­лок. У это­го пас­ту­ха бы­ли пре­крас­ные овеч­ки. Вот по­ва­дил­ся се­рый волк хо­дить око­ло его ов­чар­ни. И ду­ма­ет се­рый волк: дай-ка съем я у пас­ту­ха его лю­би­мую овеч­ку; ду­мая это, се­рый волк по­гля­ды­ва­ет и на дру­гих ове­чек да и об­ли­зы­ва­ет­ся. Но вот уз­нал про­жо­ра, что стре­лок его сте­ре­жет и хо­чет за­стре­лить. И ста­ло это не­при­ят­но се­ро­му вол­ку; и он на­чал де­лать раз­ные пред­ло­же­ния пас­ту­ху, на ко­то­рые пас­тух и со­гла­сил­ся. Но он ду­мал про се­бя: как бы мне до­ко­нать это­го дол­го­хво­сто­го ха­ха­ля и сде­лать из шку­ры его де­тям ту­лу­пы и кень­ги. И вот пас­тух ска­зал сво­ему ку­му: кум Ва­си­лий, сде­лай мне одол­же­ние, стань на ми­ну­ту свинь­ею и хрю­кань­ем сво­им вы­ма­ни се­ро­го вол­ка из ле­су в чис­тое по­ле. Я со­бе­ру со­се­дей, и мы на­ки­нем на вол­ка ар­кан.— По­слу­шай, бра­тец, ска­зал кум Ва­си­лий; ло­вить вол­ка ты во­лен, да на что же мне быть свинь­ею. Ведь я у те­бя кре­стил. До­б­рые лю­ди ска­жут те­бе: сви­нья-де кре­сти­ла у те­бя сы­на. Не­хо­ро­шо. Да и мне са­мо­му бу­дет не­вы­год­но. Пой­ду ли к обед­не, ся­ду ли с людь­ми обе­дать, сло­жу ли про крас­ных де­виц сти­хи — до­б­рые лю­ди ска­жут: сви­нья по­шла к обед­не, сви­нья си­дит за сто­лом, сви­нья сти­хи пи­шет. Не­лов­ко. Пас­тух, ус­лы­шав та­кой от­вет, при­за­ду­мал­ся, а что он сде­лал, пра­во, не знаю.[117]

Что тут ска­жешь - все по­ни­мал Жу­ков­ский, во всем ра­зо­брал­ся, ни­че­го не ута­ил? Да, и стран­но бы­ло бы пред­по­ла­гать иное - ведь пи­сал ве­ли­чай­ший сын Рос­сии, та­лант, со­из­ме­ри­мый с пуш­кин­ским, лю­бя­щая и стра­ж­ду­щая ду­ша!

Дан­тес на­зван «се­рым вол­ком» и ха­ха­лем. Ви­ны его Жу­ков­ский не ума­лил. Вот толь­ко хит­ро­сти «вол­ка» не от­ме­тил - од­но «пря­мо­душ­ное» же­ла­ние по­ла­ко­мить­ся овеч­ка­ми - се­ст­ра­ми Гон­ча­ро­вы­ми. Со­би­рал со­се­дей и «за­са­ду» устраи­вал «пас­тух» - «за­бу­бен­ный стре­лок», а это дру­гу его «жес­то­ко не нра­ви­лось». Да и ко­му по­нра­вит­ся быть при­ман­кой, глу­пой «ро­ж­де­ст­вен­ской свин­кой», в чу­жой иг­ре? Не ис­клю­че­но, что и мысль о со­хра­не­нии доб­ро­го име­ни, впо­след­ст­вии вы­ска­зан­ная Пуш­ки­ным, бы­ла по­черп­ну­та им из это­го «дру­же­ско­го» по­сла­ния.

Ес­ли пе­ре­вес­ти «сказ­ку» с об­раз­но­го язы­ка на обыч­ный, мно­гие «тем­ные» мес­та из кон­спек­та Жу­ков­ско­го най­дут объ­яс­не­ние, а ду­эль­ная ис­то­рия об­ре­тет строй­ные очер­та­ния. Жу­ков­ский на­зы­вал при­чи­ной кон­флик­та ин­те­рес Дан­те­са к На­та­лье Ни­ко­ла­ев­не и ее се­ст­рам. Об ано­ним­ке он да­же не упо­ми­нал. По его мне­нию, Гек­кер­ны во из­бе­жа­ние скан­да­ла пред­ло­жи­ли же­нить Дан­те­са на Ека­те­ри­не, а Пуш­кин по­ды­грал им с един­ст­вен­ной це­лью пред­ста­вить этот их шаг, как трус­ли­вый спо­соб из­бе­жать ду­эли. Са­мо­му Жу­ков­ско­му от­во­ди­лась роль «слу­чай­но­го» по­сред­ни­ка, спо­соб­но­го усы­пить бди­тель­ность Гек­кер­нов, с чем он, са­мо со­бой, не мог со­гла­сить­ся.

От­ло­жен­ная ду­эль

По­лу­чив пись­мо дру­га, Пуш­кин срав­нил его с но­вым пред­ло­же­нием Дан­те­са, ко­то­рое дос­та­вил ему Ар­ши­ак. Оба до­ку­мен­та го­во­ри­ли о том, что Гек­кер­ны вы­год­но ис­поль­зо­ва­ли ат­мо­сфе­ру та­ин­ст­вен­но­сти и не­до­мол­вок, ко­то­рые ок­ру­жа­ли ду­эль­ную ис­то­рию. Вме­ша­тель­ст­во Жу­ков­ско­го, его уг­ро­за ос­те­речь по­слан­ни­ка, мог­ли серь­ез­но ос­лож­нить де­ло. Те­перь уже от Пуш­ки­на тре­бо­ва­лись ре­ши­тель­ные дей­ст­вия, и он не за­мед­лил с ни­ми.

В пя­том ча­су дня 16 но­яб­ря по­эт вме­сте с На­таль­ей Ни­ко­ла­ев­ной и ее се­ст­ра­ми при­шел к Ка­рам­зи­ным на день ро­ж­де­нья Ека­те­ри­ны Ан­д­ре­ев­ны, вдо­вы ис­то­рио­гра­фа, и за обе­ден­ным сто­лом сре­ди об­ще­го ве­се­лья, на­гнув­шись к си­дев­ше­му ря­дом с ним Сол­ло­гу­бу, вдруг ска­зал ско­ро­го­вор­кой:

Сту­пай­те зав­тра к д'Аршиаку. Ус­ловь­тесь с ним толь­ко на­счет ма­те­ри­аль­ной сто­ро­ны ду­эли. Чем кро­ва­вее, тем луч­ше. Ни на ка­кие объ­яс­не­ния не со­гла­шай­тесь.

По­том он про­дол­жал шу­тить и раз­го­ва­ри­вать как бы ни в чем не бы­ва­ло.

Сол­ло­губ, вспо­ми­ная этот раз­го­вор, пи­сал:

Я ос­тол­бе­нел, но воз­ра­жать не ос­ме­лил­ся. В то­не Пуш­ки­на бы­ла ре­ши­тель­ность, не до­пус­кав­шая воз­ра­же­ний[118].

Позд­но ве­че­ром то­го же дня со­сто­ял­ся бал у Фи­кель­мо­на, упо­мя­ну­тый Жу­ков­ским в кон­спек­те. Сол­ло­губ кос­нул­ся и это­го со­бы­тия:

На рау­те все да­мы бы­ли в трау­ре по слу­чаю смер­ти Кар­ла X. Од­на Ка­те­ри­на Ни­ко­ла­ев­на Гон­ча­ро­ва, се­ст­ра На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны Пуш­ки­ной (ко­то­рой на рау­те не бы­ло), от­ли­ча­лась от про­чих бе­лым плать­ем. С нею лю­без­ни­чал Дан­тес-Гек­керн.