Последняя песнь до темноты (ЛП)

— Друг идет сюда, — и они повернулись к Лин, к ее потрясению, головы двигались в унисон. Их лица были без черт в полумраке.

— Ты друг? — спросил один.

Лин перевела дыхание.

— Я никому не враг.

Голос, что сообщил о ее прибытии, сказал:

— Присоединяйся, — сказал он, будто приказав.

— Спасибо, — сказала она, — но я спешу.

— Посиди с нами, — сказал он, и Лин захотелось приблизиться.

— Кто вы? — сказала она. В перемене света и тени его лицо словно менялось, и она то видела юношу, то почти старика. По голосу было не ясно.

— Мы — искатели, — сказал другой, и Лин уже смогла увидеть, что он юный. Он мог быть одним из поэтов, что пели вечером, что рассказали о Леандре. — Ты точно слышала.

— Да, — утомленно сказала Лин. Она посмотрела на мужчину, что позвал ее. — А кто ты? — спросила она.

Словно в ответ, лунный свет из окна коснулся его лба, и вокруг его правого глаза засияли краски от света. Но метка была разрезана, разделялась на много цветов, чего не должно быть.

— Ты хорошо меня знаешь, — сказал он, и она вспомнила летнюю ночь в Тамриллине.

Лин едва дышала.

— Вы, — она видела его глаза даже в темноте, этот зеленый цвет.

— Я не совсем здесь, — сказал он с сожалением. — Это лишь сон для тебя… и для меня. Портал, что соединяет нас тут, слишком мало протянет.

— Зачем же? — спросила Лин, с трудом сохраняя голос ровным. Ночь была слишком странной, ей было холодно и страшно, и мужчина, которого она когда-то ждала, мог только усилить ее страхи.

Валанир встал. Лунный свет прошел сквозь него, словно он был полупрозрачным. Он махнул юношам вокруг него.

— Уходите, — сказал он. Один из них без слова встал и пошел к двери. Они вместе и тихо вышли в ночь. Последний прикрыл осторожно за собой дверь.

Валанир улыбнулся.

— Я могу мало полезного, — сказал он, — но это люблю, — улыбка увяла. — Я быстро. Хассен Стир у стражи. Мне жаль.

Лин покачала головой.

— Нет, нет, нет, — услышала она себя, сжав руками голову.

— Я могу немного задержать стражу, — сказал Валанир. — Вам нужно уходить.

— Вы не можете ему помочь? — спросила Лин. — Вы — Валанир Окун. Вы ничего такого не можете?

Лишь трещали и шипели угли в камине, Валанир Окун печально опустил голову. Он закрыл глаза на миг.

— Силы, что нужны мне, что мы ищем… все еще вне досягаемости, — сказал он. — За все это, Лин Амаристот, мне очень жаль.

Она попыталась схватить его за руку. Ее пальцы прошли сквозь его полупрозрачные, их не было. Это была иллюзия.

Но был его голос, и Валанир Окун все же казался чем-то.

— Прости, — сказал он. — Прошу, спасайтесь. От вас многое зависит.

— Слишком много, — сказала она. — Вы должны быть здесь.

— Я стараюсь, — сказал Валанир. — Но сейчас я все сильнее верю в видение о вас.

Лин покачала головой. Слезы жалили глаза.

— Когда-то я думала, что в музыке найду способ… придать облик и значение… кошмарным вещам, — сказала она, запинаясь, нащупывая мысль. — Но я начала думать, что этого мало.

Валанир был печален.

— Пока ты жива, — сказал он, — это не так.

Его изображение угасло до бледных линий, и он пропал. Его лира исчезала дольше всего, изящные изгибы таяли во тьме.

ЧАСТЬ 3

ГЛАВА 17

Марлен проснулся, лицо было на свитке на столе. Его голова кружилась от рун и древних символов, одни были в голове, другие — перед глазами, в них увядали чернила. Он утомленно поднял голову и увидел Мариллу. Пока он спал, село солнце. Она могла быть духом соблазнения, появившимся рядом, ее голое горло и лицо сияли белизной на фоне волос.

Она смотрела, как он просыпался. А потом заговорила с насмешкой:

— Не знала, что лорд Геррард выбрал такого прилежного ученика, — сказала она и приблизилась. Хотел он или нет, но он ощущал ее пряный аромат. — Я думала, ему нужно найти человека.

— Иди ты, — вяло сказал он. — В том и дело. Если я пойму, куда идет Дариен, станет ясно, где его искать, — она смотрела на него. Марлен потянулся и зевнул, не спеша. К черту ее. — И за меня ищут пятьдесят стражей.

— А искатели?

— Безумцы со мной не связаны, — сказал он.

— Полагаю, — сказала Марилла, — Никон Геррард сказал бы иначе.

Марлен покачал головой, не желая продолжать эту тему. Так и было: придворный поэт злился из-за искателей, считал Марлена отчасти в ответе за то, что их было все больше. Конечно, в этом Никон Геррард был хорош: винил Марлена во всем, что было его виной. Если бы придворный поэт не стал жестоко обращаться с поэтами, искатели не стали бы такими популярными. Так думал Марлен, но держал мнение при себе. Только Марилле он рассказывал почти все.

Он дал ей доступ к своим покоям. В этом был смысл. Сперва он предложил ей жить с ним, он даже не ожидал от себя. Это было от отчаяния, пока одиночество не стало привычкой, как еда и сон. Но Марилла хотела свой дом. Марлен умело уговорил ее, переместил к себе из ее старой квартиры.

— Ты будешь моей леди, — сказал Марлен, приведя ее к себе, наняв ей служанку. — Ты скажешь, если что-то будет нужно. Только одно условие. Не будь проституткой.