Он вошел в комнату Лабонно. Стол, стул, книжная полка были на месте, но книги исчезли. На полу валялись два пустых разорванных конверта, на них незнакомой рукой был написан адрес и имя Лабонно. На столе лежало несколько старых перьев и маленький огрызок карандаша. Омито сунул его в карман. Рядом с этой комнатой находилась спальня. В ней Омито увидел только железную кровать с матрацем да туалетный столик с пустым флаконом из-под масла. Омито бросился на матрац и обхватил голову руками. Железная кровать заскрипела. Немая тишина заполнила комнату. Никто не мог ответить на его вопросы, и, казалось, оцепенение это никогда не нарушится.
Совершенно обессиленный, Омито поплелся в свою хижину. Там все было как раньше. Даже кресло Джогомайя не взяла. Омито понял, что Джогомайя оставила его как последний знак сочувствия. И Омито показалось, что он слышит мягкий, нежный голос, зовущий его: «Друг мой!..» Омито встал на колени и поклонился этому креслу до самой земли.
Горы Шиллонга утратили всю свою притягательную силу. Омито нигде не мог найти успокоения.
XVIII
ПОСЛЕДНЯЯ ПОЭМА
Джотишонкор учился в колледже в Калькутте и жил в общежитии. В те дни Омито часто приглашал его к себе обедать, читал с ним разные книги, удивлял его неожиданными рассуждениями, совершал с ним прогулки на своей машине.
Но в течение некоторого времени Джотишонкор потерял Омито из виду. Одни говорили, что он в Утакамунде, другие — в Найнитале. Однажды Джотишонкор услышал, как один из приятелей Омито ядовито заметил, что тот сейчас весьма занят: смывает с Кэтти Миттер заграничную краску! Наконец-то он нашел себе задачу по сердцу — перекрашивать других! До сих пор Омито утолял свою жажду созидания, играя словами, а теперь получил живую игрушку. Что касается этой живой куклы, то она сама, как цветок, стремилась сбросить яркие лепестки в надежде на будущие прекрасные плоды. Сестра Омито Лисси сказала, будто Кэтти теперь не узнать, такой она стала естественной. Она даже просила друзей называть ее Кетоки, и, если видела девушку, одетую в сари из тонкого шантипурского муслина, это казалось ей ужасным бесстыдством, словно та ходила в ночной рубашке. По слухам, Омито наедине звал ее Кея. Поговаривали даже, что во время катанья на лодке по озеру Найнитал Кетоки правила, а Омито читал ей «Путешествие в никуда» Рабиндраната Тагора[52]
. Но мало ли чего не говорят люди! Джотишонкор понял только одно, — что душа Омито в праздничном настроении мчит по волнам, распустив все паруса.Наконец Омито вернулся. Молва твердила о его свадьбе с Кетоки, но сам Омито не говорил об этом ни слова. Поведение его тоже сильно изменилось. Он, как и раньше, покупал английские книги и дарил их Джоти, но больше не обсуждал их с ним по вечерам. Джоти мог лишь догадываться, что словесный поток Омито нашел новое русло. Теперь Омито не приглашал Джоти и на автомобильные прогулки. Впрочем, Джоти был достаточно взрослым, чтобы понять, что в «путешествиях» Омито третий был явно лишним.
Больше сдерживаться Джоти не мог. Он спросил Омито напрямик:
— Я слышал о твоей свадьбе с Кетоки Миттер. Это правда?
Помолчав, Омито ответил вопросом на вопрос:
— Лабонно об этом знает?
— Нет, я ей не писал. Я не писал потому, что не слышал от тебя подтверждения.
— Эти слухи справедливы, Но я боюсь, что Лабонно неправильно их поймет.
Джоти засмеялся:
— Что же тут не понять? Если ты женишься, значит, женишься. Все очень просто.
— Знаешь, Джоти, в жизни все непросто. Слово, которое в словаре имеет только одно значение, в жизни может иметь полдюжины. Ведь и Ганга, приближаясь к океану, дробится на множество рукавов.
— Уж не хочешь ли ты сказать, — подхватил Джоти, — что для тебя женитьба не есть женитьба?
— Я хочу сказать, что слово «женитьба» имеет тысячу значений. Оно приобретает значение только в жизни человека. Убери человека, и смысл слов будет утрачен.
— Какое же значение вкладываешь в это слово ты?
— Это нельзя передать. Это можно только пережить. Если я скажу, что главный смысл слова «женитьба» — любовь, мне придется определять слово «любовь», а то, что называют любовью, еще теснее связано с жизнью, чем женитьба.
— В таком случае вообще не о чем разговаривать. Если мы будем гнаться за смыслом, изнемогая под грузом слов, и смысл будет увиливать от нас, а слова — уводить в сторону, мы ничего не добьемся.
— Молодец! Я таки научил тебя искусству владеть словом. Слова совершенно необходимы, если хочешь, чтобы жизнь хоть как-то продвигалась вперед. Но поскольку слово не может вместить всех значений, в повседневных делах приходится обходиться неполноценными понятиями. Что же делать? Конечно, полного взаимопонимания при этом не достичь, зато, хоть и вслепую, мы осуществляем наши намерения.
— Что ж, на этом мы и кончим наш разговор? — спросил Джоти.
— Можно кончить, если этот разговор — только умозрительные упражнения, не имеющие никакого отношения к жизни.
— А если допустить, что они имеют отношение к жизни?
— Ладно, тогда слушай.
Здесь не лишним будет дать маленькое пояснение.
Литературно-художественный альманах.
Александр Яковлевич Гольдберг , Виктор Евгеньевич Гусев , Владислав Ромуальдович Гравишкис , Николай Григорьевич Махновский , Яков Терентьевич Вохменцев
Документальная литература / Драматургия / Поэзия / Проза / Советская классическая проза / Прочая документальная литература / Стихи и поэзия