Последняя поэма

Для Кэтти это было уже слишком! Вне себя от ярости она принялась трепать Тоби за уши, словно он был главной причиной ее дурного настроения. Собака громким визгом выразила свой протест против такого обращения. Судьба явно потешалась над Кэтти.

Когда шум утих, Омито обратился к Сисси:

— Сисси, это Лабонно. Ты еще не слышала ее имени от меня, но, я думаю, слышала его от других. Наша свадьба состоится в Калькутте, в месяце огрохайон.

Кэтти тотчас изобразила на лице улыбку.

— О, поздравляю! — сказала она. — Оказывается, не так уж трудно добыть апельсиновый мед. И ходить далеко не пришлось, и мед сам просится в рот.

Сисси, по обыкновению не удержавшись, рассмеялась. Лабонно почувствовала, что в этих словах скрыт какой-то яд, но не поняла намека. Омито пояснил:

— Сегодня, когда я уходил, они меня спросили, куда я иду. Я сказал, что за диким медом. Поэтому они и смеются. Это моя беда — люди не понимают, когда я шучу, а когда нет.

— Теперь, когда ты выиграл свой апельсиновый мед, — с притворной скромностью произнесла Кэтти, — помоги мне не остаться в проигрыше.

— Что я должен для этого сделать?

— Я билась с Нореном об заклад. Он утверждает, что тебя не затащить туда, где бывают настоящие джентльмены, что на скачки ты ни за что не пойдешь. Я поспорила на свое брильянтовое кольцо, что приведу тебя на скачки. Мы ходили по всем окрестным водопадам и пасекам, пока, наконец, не нашли тебя здесь. Ведь правда, Сисси, нам пришлось немало походить в поисках нашей волшебной птицы, или дикого гуся, как говорят англичане![51]

Сисси вместо ответа только хихикнула.

— Я вспоминаю рассказ, который как-то слышала от тебя, Эмит, — продолжала Кэтти. — Один персидский философ не мог найти вора, укравшего его тюрбан. Тогда он пошел на кладбище и сел там, рассудив, что уж этого места вору не миновать. Когда мисс Лабонно сказала, будто не знает тебя, я усомнилась, но что-то в душе говорило мне, что, в конце концов, и тебе не миновать своего кладбища.

Сисси громко расхохоталась.

Кэтти обратилась к Лабонно:

— Эмит никогда не упоминал вашего имени. Медовым языком метафор он называл вас — «апельсиновый мед». Ваш ум не искушен в иносказаниях, и вы прямо сказали, что Эмит вам незнаком. И небо не покарало ни вас, ни Эмита, хотя в воскресных школах и говорят, что ложь никогда не остается безнаказанной. Один из вас единым глотком проглотил неведомый апельсиновый мед, а другой с первого взгляда узнал незнакомого. И только я в проигрыше. Право же, Сисси, это несправедливо!

У Сисси опять вырвался смешок. Тоби тоже счел своим долгом присоединиться к общему веселью, и пришлось его успокаивать в третий раз.

— Эмит, ты знаешь, если я потеряю это брильянтовое кольцо, мне не будет покоя! — снова заговорила Кэтти. — Ты сам подарил его мне. Я никогда его не снимала, оно стало как бы частью меня самой. Неужели теперь мне придется лишиться его здесь, в Шиллонге, из-за несчастного спора?

— Зачем же ты спорила на него, дорогая? — спросила Сисси.

— Я была слишком самонадеянна и слишком верила в мужчин. Ну что ж, гордость прежде всего. Я поставила на свою лошадку и проиграла. Мне кажется, Эмит уже и пальцем не шевельнет для меня. О, ты безжалостен! Зачем ты подарил мне это кольцо, зачем был так нежен, — не для того ли, чтобы сегодня оскорбить меня? Разве этот дар ни к чему не обязывает? Разве он не означал, что ты никогда меня не оставишь?

У Кэтти прервался голос, но она сумела сдержать слезы.

А случилось все это семь лет назад, когда Кэтти было всего восемнадцать лет. Однажды Омито снял кольцо и надел его на палец Кэтти. Они находились тогда в Англии. Один пенджабец, студент Оксфордского университета, был страстно влюблен в Кэтти. В тот день Омито и этот пенджабец состязались в гребле. Победа досталась Омито. В сиянье лунного света даже июньское небо обрело красноречие, и, казалось, сама земля потеряла самообладание, опьяненная ароматом луговых цветов. Тогда-то Омито и надел на палец Кэтти кольцо. Это было многозначительно, но не имело никакого глубокого, скрытого смысла. В те дни смех Кэтти был жизнерадостен, лицо еще не было набелено, и ничто не мешало ей краснеть. Надев кольцо, Омито прошептал ей на ухо:

Ночь исполнена нежности,
И вкушает блаженство на троне царица-луна.

Кэтти тогда не умела много говорить. Она глубоко вздохнула и словно про себя прошептала по-французски: «Друг мой».

И вот сейчас Омито не знал, что ответить. Он не находил нужных слов. А Кэтти продолжала:

— Если уж я проиграла спор, пусть лучше это кольцо останется у тебя как символ моего поражения. Я не хочу носить на своем пальце ложь!

Кэтти сняла кольцо, бросила его на стол и сбежала с веранды. По ее набеленным щекам катились слезы.

XVI ОСВОБОЖДЕНИЕ

Лабонно получила коротенькое письмо от Шобхонлала: