Последняя поэма

Сисси громко рассмеялась. Это был искренний, веселый смех, потому что глупости мужчин нисколько ее не задевали. Она сама сокрушала и разбивала каменные сердца. Но странно! Одно дело — такая девушка, как Кэтти, и совсем другое дело — эта гувернантка в нелепом наряде! Как неприступна! Положи ей масла в рот, и то не растает! А сама — точно узел мокрого белья. Только сядь с ней рядом — сразу отсыреешь, как бисквит в дождливый день. Как это Эмит может терпеть ее хоть одну минуту!

— Сисси, у твоего брата давно уже мозги шиворот-навыворот. Только человеку с извращенным вкусом эта девица могла вдруг показаться ангелом.

Сказав это, Кэтти швырнула сигарету на учебник алгебры и, открыв сумочку с серебряной цепочкой, припудрилась и подвела карандашом брови.

Сисси не возмущало отсутствие здравого смысла у ее брата, в глубине души она даже сочувствовала ему. Весь ее гнев обратился против лжеангела, который завлек его и околдовал. А Кэтти, видя странное безразличие Сисси, просто выходила из себя! Ее так и подмывало встряхнуть хорошенько нерадивую сестру.

В эту минуту к ним вышла Джогомайя в белом шелковом сари. Лабонно осталась в доме.

Кэтти привела с собой маленькую лохматую собачонку по кличке Тоби, у которой глаза прятались под косматой шерстью.

Знакомясь с Лабонно и Шуромой, Тоби ограничился тем, что только обнюхал их. Но вид Джогомайи привел его в восторг. Тоби бросился в Джогомайе и засвидетельствовал ей свою пылкую любовь, оставив на белоснежном сари следы грязных лап. Сисси оттащила песика за ошейник к Кэтти, та щелкнула его по носу и сказала по-английски:

— Не лезь, не лезь, озорник!

Кэтти и не подумала встать со стула. Покуривая сигарету, она только повернула голову и с нескрываемым пренебрежением уставилась на Джогомайю. Она явно злилась на нее еще больше, чем на Лабонно. Кэтти решила, что в прошлом у Лабонно было какое-то пятно, и теперь Джогомайя, прикинувшись доброй тетей, старалась сбыть ее на руки Омито. Чтобы обмануть мужчину, не требуется много хитрости, ибо мужчины слепы от природы.

Сисси подошла к Джогомайе, сделала какое-то подобие традиционного поклона и представилась:

— Я Сисси, сестра Омито.

Джогомайя улыбнулась.

— Оми зовет меня теткой, значит, и тебе я прихожусь теткой.

Взглянув на Кэтти, Джогомайя решила не обращать на нее внимания.

— Войди в дом, дорогая, — обратилась она к Сисси.

— У нас нет времени, — ответила Сисси. — Мы пришли только, чтобы узнать, здесь ли Оми.

— Он еще не приходил, — сказала Джогомайя.

— А вы не знаете, когда он придет?

— Подожди немного, я схожу и узнаю.

Кэтти, не двигаясь с места, бросила:

— Эта учительница, которая здесь сидела, говорила, что даже не знает, кто такой Эмит.

Джогомайя смутилась. Она чувствовала враждебность Кэтти и понимала, что ей нелегко будет добиться от нее уважения. Сразу же перейдя на официальный тон, Джогомайя сказала:

— Насколько мне известно, Омито-бабу остановился в одном отеле с вами. Вы сами должны знать, где он бывает.

Кэтти засмеялась ей в лицо, и смех этот должен был означать: «Можете скрывать, обмануть нас все равно не удастся!»

Дело в том, что при виде Лабонно, да еще после ее слов о том, что она не знает Омито, в душе Кэтти закипел гнев. Сисси же, хотя и чувствовала себя задетой, однако вовсе не сердилась. Красивое, спокойное лицо Джогомайи вызывало симпатию и уважение, поэтому дерзкое поведение Кэтти, которая даже не встала со стула, смущало Сисси. Однако противоречить она не осмеливалась, потому что Кэтти не терпела возражений. Она быстро подавляла любой бунт и при этом не стеснялась применять самые крайние меры. Люди обычно теряются и отступают перед такой напористостью. А Кэтти даже гордилась своей резкостью и никогда не щадила друзей, если замечала, что кто-нибудь из них проявляет, как она говорила, «слюнявую сентиментальность». Свою грубость она выдавала за прямоту, и те, кто боялся этой грубости, всячески старались завоевать расположение Кэтти, лишь бы она оставила их в покое. Сисси была из их числа. Чем больше она боялась Кэтти, тем старательнее подражала ей, стремясь скрыть свою слабость. Но ей не всегда это удавалось.

Кэтти догадывалась, что в глубине души Сисси стыдно за ее поведение. Такая дерзость должна была быть немедленно наказана, и в присутствии Джогомайи! Она встала со стула, подошла к Сисси, сунула ей в рот сигарету и наклонилась к ее лицу, давая прикурить от своей. Сисси не осмелилась возразить, хотя и зарделась до кончиков ушей. Она заставила себя сделать вид, что готова дать отпор каждому, кто вздумает хотя бы намеком выразить недовольство ее западными манерами.