Последняя роза Шанхая

В клубе я носила длинные туники и пальто и делала все возможное, чтобы управлять бизнесом, который пришел в упадок после визита Ямазаки. Я организовала несколько рекламных акций, которые привлекли отчаянных клиентов, ищущих дешевых развлечений, но многие предпочли держаться подальше. Я скрыла новость о партнерстве с Сассуном от общественности, ожидая перевода денег. Но я слышала, что его банковский счет находился под контролем японцев, а это означало, что его заморозили. У меня возникло ужасное предчувствие, что мой план провалился.

Потом мне позвонила Эмили, которая попросила встретиться с ней на пристани.

* * *

– Я хочу попрощаться перед отъездом, – сказала она, поставив кожаный чемодан у своих ног. Вокруг нас толпы носильщиков, пригнувшихся к земле под весом чемоданов, ныли и пошатывались, а пассажиры в черных пальто спешили к трапу двухэтажного парохода, идущего в Гонконг.

Серые облака закрывали небо. Даже пароход, с громким шумом изрыгая дым, был окутан в серую дымку. Но вода была ярко-грязно-желтой, на поверхности плавали кучи черного мусора и промокшие бумажные фонарики, которые бедные семьи бросали в воду, чтобы направлять души своих умерших членов семьи.

Мои глаза наполнились слезами. Мне так много нужно было ей рассказать: о моих фотографиях, о муках совести – я не видела Эрнеста несколько месяцев и чувствовала, что умираю. Я хотела спросить ее совета о том, что мне делать с Эрнестом. Она была единственным человеком, который мог бы понять меня, единственным другом, который у меня был.

– Зачем ты уезжаешь, Эмили?

– Ты дала мне адрес врача. – Но я вовсе не имела в виду, что она должна уехать из Шанхая.

– Настало время мне уехать. – Она выглядела по-другому, одетая в белую шелковую блузку с оборками на воротнике, темно-красную шерстяную куртку и широкие черные брюки. На голове у нее была стильная красная бархатная широкополая шляпа с бантом. Она не шмыгала носом, ее вялый взгляд сменился сосредоточенным спокойствием, которое мне нравилось видеть. – Лечение было ужасным. Я все еще проклинаю тебя.

– А Синмэй знает о твоем отъезде?

– Нет. – Она надвинула шляпу пониже.

Любовь была головоломкой. Эмили любила Синмэя, но решила уйти от него. Я хотела увидеть Эрнеста, но должна была держаться подальше.

Готовая расплакаться, я протянула Эмили мешочек из красной ткани, который достала из сумочки. Внутри лежал нефритовый лист, изготовленный на заказ лучшим ювелиром Шанхая. Он символизировал меня – нефритовый лист, выросший на золотой ветке.

– Это твое имя на листе? Какая прелесть. Я буду дорожить этим. Знаешь, я сожалею только об одном. О том, что не написала статью о тебе, первой женщине-предпринимателе в Китае. Ты сделала невероятные вещи, наняв женщин и иностранцев. Ты все еще влюблена в пианиста?

Все еще? Как будто любовь была бокалом вина, который можно с легкостью осушить.

– Я не помню, что тебе наговорила, Айи. Надеюсь, я не сказала ничего ужасного. Ты знаешь это лучше меня: у вас двоих ничего не получится. Ты останешься одна. Как я. Выгнанная из Шанхая. Отвергнутая обеими сторонами. – Ее голос звучал печально и отрешенно.

– Но…

– Это для твоего же блага. У китайцев есть эти удушающие обычаи и традиции. Тебе будет лучше без него. Ты все еще молода. Ты это переживешь. – Раздался звук горна и крик на кантонском диалекте. Трап вот – вот должны были поднять, и пароход отчаливал. Эмили подняла свой чемодан.

– Эмили…

– Я очень привязалась к тебе, Айи. Жаль, что мы не подружились много лет назад. Ты друг, которого я хотела бы сохранить. Но не плачь. Я приехала в Шанхай с разбитым сердцем. Я не хочу уезжать со слезами на глазах. – Она поднялась по трапу на борт парохода. Мгновение спустя она появилась у перил на носу, повернулась лицом к городу и подняла руку, чтобы смахнуть что-то со щеки.

Раздался гудок, и пароход изрыгнул облако дыма. Затем, пыхтя, он отчалил от причала.

Я вдруг подумала, что в реке жизни люди приходят и уходят, как лодки. Полные дыма и шума, они пришвартовались, и все это уносило ветром, который вы не могли предсказать. Лодка Эмили уплыла. А ведь мы так и не попили чай у Кисслинга и, возможно, никогда больше не увидимся. Неужели Эрнест, как и Эмили, тоже должен был уйти из моей жизни?

* * *

Начался дождь, небольшая морось, как шепот тумана. Улица стала скользкой, как арахисовое масло. «Нэш» очень медленно отъезжал от причала – слишком много рикш, слишком много людей в халатах и костюмах. Еще два квартала до перекрестка, три поворота к нему.

Я направилась прямиком в «Джаз-бар». Он был там, играл на фортепиано в пустом баре. Он отрастил щетину, а волосы стали длиннее и доходили до плеч. Их завитки подпрыгивали вокруг его щек, когда он играл. Его музыка была тихой задумчивой, обнадеживающей мелодией, как будто он размышлял о том, чтобы отправиться в новое путешествие своей мечты.