Последняя роза Шанхая

Лифт останавливается на девятом этаже, и я выезжаю на своем инвалидном кресле. Мисс Сореби уже там, сидит за столиком у окна, вокруг нее несколько посетителей. Мне нравятся пунктуальные люди – Эрнест всегда был пунктуален.

– Спасибо, что снова встретились со мной, мисс Сореби. Вам нравится этот ресторан? «Катей-рум» имеет богатую гедонистическую историю. Эмили Хан, репортер, часто приходила сюда.

Сегодня на мисс Сореби черные джинсы и та же кожаная куртка. Она отодвигается от стола, откидывается на спинку стула и осматривает стены, потолок, а затем балкон. Серебряная птица на ее ожерелье, которую я раньше не замечала, порхает у нее на груди – с раскрытыми крыльями она походит на крест.

– Эмили Хан? Помню, я видела несколько ее фотографий.

– Она была моим другом. – Я не общалась с ней почти сорок лет, и не знаю, жива ли она или умерла. Волна печали накатывает на меня, с которой даже мои лекарства не в силах справиться. Может, все это – воспоминания, документальный фильм и документалист – слишком большое испытание для моего сердца.

– Моя племянница не сможет сегодня приехать. Так что будем только мы с вами, – говорю я, пытаясь улыбнуться. – Вы пробовали здесь какую-нибудь китайскую еду? Она довольно вкусная.

– У нас в Лос-Анжелесе есть китайская еда. Но я уверена, что местная кухня – другая. – Она задумывается.

– С вами все в порядке? Вы хорошо спали? Должно быть, вы устали после перелета.

– Честно говоря, я плохо спала. Наша встреча, это пожертвование и документальный фильм. Было о чем подумать. Я собиралась спросить вас вчера, но не хотела показаться грубой. Что же такое непростительное вы совершили?

– Я расскажу вам все сегодня. – Я беру меню из рук официанта. Оно выглядит как холст, по которому бегают муравьями. Я надеваю очки, щурюсь и держу меню на расстоянии вытянутой руки. Моя лупа сейчас бы мне очень пригодилась, но я забыла взять ее с собой. Наконец я сдаюсь и заказываю восемь блюд по памяти. – Китайские блюда здесь подогнаны под вкусы уроженцев Запада. Но если вы хотите чего-то аутентичного, можно попросить посмотреть китайское меню. Вы говорите по-китайски?

– Мне жаль разочаровывать вас, мисс Шао, – смеется она.

– Я не собиралась устраивать вам проверку. Но вам удалось хоть немного выучить китайский, работая над выставкой? – Я отдаю меню официанту и замечаю менеджера Янга, который ждет возле бара. Эта американка с ее волосами и глазами вызывает у него любопытство.

– Я могу сказать «фаньдянь» – «отель».

– Оно также означает «ресторан».

– Действительно.

– Китайский язык – неоднозначный язык. Одно и то же слово может означать две разные вещи. Как «цзяотан». Оно означает «церковь», но также и «синагогу». Слово «айжэнь» означает «жена и любовница».

– Спасибо, что рассказали мне об этом. Какая большая разница, жена и любовница! Что еще я должна знать?

– В китайском языке есть много слов для обозначения жены, такие как «цицзы», «фужэнь», «тайтай», «айжэнь», «лаопо» и «нэйжэнь». Может быть, их и больше, но сейчас я не могу вспомнить.

– Бог ты мой! Как забавно!

Мне кажется, я начинаю привыкать к ее манере восклицать.

– Мисс Шао, вы, должно быть, считаете меня надоедливой, но самая непростительная вещь, которую вы упомянули… Не могли бы вы рассказать мне об этом?

В помещении похолодало. Я плотнее обматываю кашемировый шарф вокруг шеи.

– Думаю, что на этот вопрос есть несколько ответов. Прежде чем я расскажу вам, я хотела бы услышать, что люди, у которых вы брали интервью, рассказали вам обо мне.

– Они сказали, что между вами и мистером Рейсманном сложились необычные отношения, которые подвергли опасности некоторых беженцев. Мне напомнили, что это было во время японской оккупации. Они также упомянули о прискорбной трагедии, в которой вы были замешаны. И мистер Рейсманн больше никогда не был прежним. Но, похоже, никто толком не помнил о том, как произошла эта трагедия. Так что я допускаю, что здесь может быть какое-то недоразумение.

Я держу себя в руках. Я хочу ей понравиться, правда хочу.

– Недоразумение? Или вы верите, что это все моя вина, как они вам и сказали?

Я тут же сожалею о своем резком тоне. Говорят, что старость смягчает нас и притупляет наш нрав, но для меня старость – это как ключ от «кадиллака», позволяющий мне устраивать хаос.

Она проводит рукой по волосам.

– Когда я работала над выставкой, я редко думала о том, чтобы обвинять кого – либо, мисс Шао. Моим единственным намерением было показать страдания беженцев. Мистер Рейсманн многое пережил, мы все это понимаем. Поверьте, я испытываю к вам такое же уважение, как и к другим опрашиваемым мною людям.

Но все они любят его, только его, а я была в тени, другой, той, кого они избегали, презирали. Так было на протяжении многих лет, и ничего не изменилось.

– Знаете, почему некоторые люди в Китае пьют только чай, а не кофе?

– Почему? В США все пьют кофе.

– Здесь люди говорят, что кофе вызывает рак, вот почему. Знаете, что происходит, когда люди во что-то верят? Они верят, что абсолютно правы, и ничто этого не изменит.