Последняя роза Шанхая

Но, возможно, он был чересчур обеспокоен. До него опять дошли те же слухи о том, что японцы оставили немецких евреев в покое. Возможно, он был в безопасности. Он отошел от окна, сел на скамейку перед фортепиано и провел правой рукой, которая полностью зажила и не требовала ношения перчатки, по клавиатуре, наслаждаясь сильным звуком инструмента. Айи была бы так довольна. «Последняя роза Шанхая» зазвенела у него в ушах, его сердце трепетало от счастья, когда он играл. Эрнест считал, что его китайский стал намного лучше, но Айи всегда говорила, что он неправильно понимает интонации. Поэтому он переключился на Бетховена.

– Это фортепиано, должно быть, стоило целое состояние, – сказал мистер Шмидт, встав у прилавка.

– Пятьдесят американских долларов, – ответил за него Зигмунд, который помог перевести инструмент из отеля в пекарню. – Эрнест купил его для своей девушки.

– Ты истратил все свои сбережения, Эрнест? – спросила Мириам. Эрнест улыбнулся. Ему нравилось, что Мириам заботилась о нем.

– Не переживай. У нас еще достаточно денег.

– Вы приведете сюда свою девушку? Вы позволите нам познакомиться с ней? – спросил Зигмунд.

– Конечно. Она еще не знает про фортепиано. Я хочу делать ей сюрприз.

– Она по-прежнему неприветливая? – Мириам скрестила руки на груди, этот жест напомнил ему их мать.

– Я же говорил тебе, Мириам. Она была немного замкнутой, но не неприветливой.

– Вы говорили, что она китаянка. – Мистер Шмидт качал головой, и Голда, стоявшая рядом с ним, завязывала на талии клетчатый фартук и хмуро смотрела на Эрнеста, как будто он был буханкой перепеченного хлеба.

Он знал, о чем они думали. Они не очень хорошо знали китайцев, не говорили по-китайски и мало общались с местными жителями. Но как только они встретят Айи и узнают ее получше, она им понравится.

– Друзья мои, я собираюсь на ней жениться и начать с ней новую жизнь. Я вне себя от радости.

– Все это слишком быстро. Вы обсуждали это с раввином? – Мистер Шмидт выглядел так, словно только что проглотил лимон.

Если бы он захотел, если бы Айи захотела, они могли бы пойти в синагогу. Эрнест как раз собирался это сказать, когда в дверь, пошатываясь, вошел мужчина в форме цвета хаки и офицерской фуражке. Резкий запах алкоголя наполнил помещение.

Внезапно воцарилась гробовая тишина, все замерли как вкопанные.

У Эрнеста по коже побежали мурашки. Японцы обнаружили их. Офицер мог потребовать у него предъявить удостоверение личности и арестовал бы их всех.

– Приятная фортепианная музыка. Очень хорошая. – Офицер, спотыкаясь, подошел к нему. Его слова были невнятными, он говорил по-английски с большим акцентом. Он попытался прислониться к фортепиано, но промахнулся и чуть не свалился на пол. – Пожалуйста, извините меня. Сегодня хороший день. Из Японии прибыла новая партия саке, и мы все перебрали. Я люблю Бетховена. Бетховен – самый лучший! Вы согласны? Лучшая музыка! Продолжайте играть.

Мужчина был пьян, его глаза остекленели, лицо покраснело, под глазом блестела родинка. Он казался знакомым, но Эрнест не мог вспомнить, где он его видел.

– Я рад услужить, сэр.

Краем глаза Эрнест видел, как Зигмунд заслонил Мириам собой, словно защищая. Мистер Шмидт, казалось, стал ниже ростом, встав за прилавок. Голда и другие пекари присели на корточки у стола перед прилавком. В горячем воздухе витал страх.

Мужчина поклонился ему.

– Спасибо. Я уже много лет не слышал такой прекрасной музыки. И в такой прекрасный день. Мы встречались с вами раньше?

– Не думаю, сэр. – Эрнест посмотрел на маузер в кобуре офицера.

– Но вы выглядите знакомо. И ваша рука. Это звезда? – Ему не следовало снимать перчатку.

– Прошу прощения. Я офицер Ямазаки. Ваше имя?

Офицер, который разыскивал его, который чуть не застрелил Айи в ее клубе. Помнил ли он его еще? Руки Эрнеста задрожали.

– Эрнест Рейсманн.

– Лайсманн, Лайсманн, – пробормотал Ямазаки. – Иностранцы – наши гости, и я полагаю, что они находятся под охраной в особых местах. Почему вы здесь? А эти люди? Какой вы национальности?

Его сердце заколотилось в бешеном темпе, пальцы задрожали, когда он заиграл «Симфонию № 5» Бетховена. Его слова определили бы его судьбу и судьбу всех людей в его пекарне. Конечно, он не мог притвориться британцем или американцем. Не мог сказать, что он азиат, поскольку даже пьяный мог видеть, что у него голубые глаза. Он мог бы солгать, что он немец без немецкого паспорта, но Ямазаки рано или поздно обнаружил бы, что Эрнест не имеет гражданства.

– Я еврей, сэр.

Ямазаки икнул.

– Что это?

Эрнест почувствовал волну нервного напряжения, исходящую от его людей. Стуча по клавишам фортепиано, он собирался ответить, но тут понял, что мужчина отшатнулся и закричал на кого-то у двери. Эрнест поднял глаза.

У входа стояла Айи, держа в руках серебряную сумочку с заклепками, похожими на бриллианты, в ее ушах покачивались золотые серьги в форме листьев. Ее лицо побледнело, и все тело напряглось от страха.

– Мисс Шао? – Офицер резко обернулся. – Я знаю, кто ты такой. Ты – тот пианист из ночного клуба «Тысяча и одно удовольствие»!

Эрнест встал.