Последние часы в Париже

– Что это? – Мама заглянула мне через плечо.

– Поэзия. – Прозвучало фальшиво, как мне показалось.

– Поэзия? – Судя по интонации, мама была немало удивлена.

– Я подумала, что было бы неплохо почитать для разнообразия какие-нибудь стихи.

Мама нависла надо мной, ожидая, когда я открою книгу.

– И это все? – В голосе Изабель сквозило разочарование.

– А что еще, по-твоему, могло быть? – Я постаралась произнести это легко, беззаботно.

– Ну, не знаю. Что-нибудь получше поэзии. – Она отвернулась, как будто ей уже наскучил этот разговор.

– Почему бы тебе не почитать нам какое-нибудь стихотворение? – Я уловила нотку иронии в словах мамы.

Я открыла книгу на середине – предположив, что это самое безопасное место. У меня возникло отчетливое ощущение, что Себастьян не так давно читал эту самую страницу. Я начала читать вслух.

– Est-ce á nous qu’il prête l’oreille? Кому Он внемлет – нам?

– Est-ce aux anges? Est-ce aux demons? A quoi songe-t-il, lui qui veille. Иль ангелам? Иль демонам? Что думает, когда глядит на нас…

Я замолчала. Себастьян, должно быть, отдал эту книгу мсье Ле Бользеку, чтобы тот передал мне, и где-то внутри оставил послание, но не могла же я искать, когда мама нависала надо мной, как стервятник. Я захлопнула книгу, отчаянно желая уединиться в своей спальне.

– Почему ты перестала читать? – Мама подняла бровь. – Мне очень понравилось.

– Тогда я выберу что-нибудь и прочту вечером, после ужина. – Я отложила книгу в сторону и вернулась к натиранию брюквы.

Только через час подвернулась возможность проскользнуть в свою комнату, не вызывая подозрений. Я закрыла дверь и села на кровать. Наконец-то я осталась одна. На этот раз я открыла книгу на первой странице. И там была надпись.

Любовь моя, Лиз,
Моя жизнь началась с тебя.
Твой навсегда,

С.

Я поднесла открытую книгу к лицу, вдыхая запах бумаги, печати, пытаясь уловить его запах, испытывая трепет перед неведомым. Из книги выпал листок бумаги. Я подняла его – набросок карты Венсенского леса со стрелками, указывающими на озерцо Сен-Манде, и припиской внизу. Ориентируйся по белым меткам на деревьях. Семь часов. В субботу и далее каждый день, пока не придешь.

Мое сердце воспарило. Мир засиял яркими красками, исполненный надежды. Я бросила взгляд на часы и увидела, что уже семь. Он наверняка там, ждет меня. Мое тело пронзила сладкая дрожь нетерпения. Завтра. Я пойду туда завтра.

Следующим вечером, по счастью, воскресным, я сказала маме, что собираюсь встретиться с другом и к ужину меня ждать не стоит.

– Вернусь до комендантского часа, – заверила я ее.

– Я знаю, что вернешься, – огрызнулась она в ответ. – Но куда ты так торопишься?

– На встречу с хорошим другом. – Я поспешила уйти, прежде чем она успела сказать что-нибудь еще.

Я воспользовалась велотакси, чтобы добраться до Шатле, уговаривая жилистого велосипедиста быстрее крутить педали, а затем на метро поехала в сторону Венсена. Только в лесу мне удалось успокоиться; я задышала ровнее, слушая вечернее пение птиц, пока брела по берегу озера. Оглядывая стволы, я так и не увидела следов белой краски. С замиранием сердца я осмотрела сотни деревьев, задаваясь вопросом, как же найти те, что он разрисовал. Продираясь сквозь густые заросли, я отчаянно искала знаки. И наконец увидела смазанное пятно белой краски на стволе толстого дерева. Я провела по нему рукой, сердце забилось в горле. Он где-то здесь! Я огляделась в поисках следующей метки. Она нашлась всего через два дерева от меня, а потом еще через пять деревьев. А дальше – ничего.

Вокруг было не так много людей, но мне пришлось сдержаться, чтобы не окликнуть его, пока я переходила от дерева к дереву, пробираясь сквозь низко нависающие ветки и подлесок. Когда я подняла глаза, мое внимание привлекла одинокая белая роза.

– Себастьян, – прошептала я, потянувшись к цветку, ощущая нежный шелк лепестков.

Откуда-то донесся шорох. Я оцепенела. Чья-то рука схватила меня и протащила через узкий просвет между кустов, так что я расцарапала себе ноги и предплечья. Подавив крик, я позволила Себастьяну вывести меня на небольшую полянку, где на неровной земле, заросшей крапивой, было расстелено грубое коричневое одеяло; посередине стояла бутылка красного вина, рядом лежал целый кругляш камамбера. Себастьян притянул меня к себе, крепко обнимая за талию. Мое дыхание участилось, наши лица почти соприкоснулись.

– Ты пришла, – пробормотал он. – Я думал, ты никогда не придешь.