Последние часы в Париже

Он обернулся. Его глаза горели дикой яростью. Солдаты снова загоготали. Затем так же внезапно, как и появились, они исчезли; их пьяный смех затихал вдалеке, пока они брели в обнимку, шатаясь, по безлюдным улицам.

Я заглянула в дикие глаза Себастьяна, мои пальцы все еще впивались в его предплечье. Наконец, как будто обжегшись, я отдернула руку.

– Все в порядке, – прошептала я. – Это не имеет значения.

Ярость в его глазах медленно угасала. – Не имеет значения? – Он пробежался рукой по волосам. – Мне стыдно за них, – вздохнул он. – И мне стыдно быть здесь, в таком качестве.

– Я знаю. – Я впервые посмотрела ему прямо в глаза, и он ответил тем же, удерживая мой взгляд.

– Что сказал толстяк? – спросила я, прерывая магию момента.

Он отвернулся и зашагал дальше.

– Ничего такого, что стоило бы повторять.

– Скажи.

– Тебе лучше не знать.

– Но я хочу знать.

Он вздохнул.

– Сказал, что у тебя красивые глаза.

– И за это ты собирался его ударить? Нет, он сказал совсем не то.

– Элиз, его слова не стоят того, чтобы их повторять. Я бы не оказал ему такой чести. Забудь это. Пожалуйста.

Конечно, тот немец оскорбил меня, но я не стала упорствовать.

– Хорошо, что ты его не ударил.

– Да, ему повезло! – Он рассмеялся, и это было так по-детски, так спонтанно, что я подхватила его смех, и напряжение спало. Должно быть, наш смех потревожил спящую крысу; она перебежала дорогу и нырнула в водосток. Я отпрыгнула назад, наступая Себастьяну на ногу. Он подхватил меня за талию, и дрожь пробежала по моему телу. – Все в порядке. Это просто крыса. – Он засмеялся, ослабляя хватку. – В Париже нынче полно крыс. – Он все не отпускал мою талию, и какое-то мгновение никто из нас не шевелился. Его прикосновение вибрировало во мне, притягивало к нему. У меня возникло непреодолимое желание прильнуть к его груди, впитать тепло его тела.

Вместо этого я отстранилась.

– Что произошло в России? – Я помнила, о чем мы говорили. Но мой вопрос был встречен молчанием и неуклюже повис в воздухе. Теперь тишину нарушал лишь перестук моих туфель и его подкованных сапог. Эти звуки эхом разносились в ночи, и казалось, будто тикают вразнобой настенные часы.

Мы шли дальше в молчании, мое дыхание гулко отдавалось в ушах.

– У меня был друг, – пробормотал он. – Его звали Хенрик.

Я замедлила шаг, замечая его поникшие плечи, улавливая дрожь в его голосе.

– Не рассказывай, если не хочешь.

– Нет, я хочу, – продолжил он. – Мы с Хенриком выросли вместе. – Я затаила дыхание, закрывая глаза. – Мы все делали вместе. – Его голос плыл в темноте. – Потом началась война. Нас обоих отправили в Россию, в одном подразделении. Поскольку мы снова были вдвоем, нам казалось, что ничего плохого случиться не может, как будто вместе мы были непобедимы; глупые мальчишки! – Он замолчал, и его слова повисли в воздухе. Я болезненно сглотнула, страшась того, что услышу. – Мы попали в засаду. Хенрик и я. Все. – Его голос стал хриплым. – Шел снег, густой. Видимость нулевая. Они появились из ниоткуда. Русские солдаты с оружием. И открыли огонь. – Он перевел дыхание. Я закрыла лицо рукой, как будто могла защитить себя от его следующих слов. – Потом все стихло. – Его голос понизился до шепота. – И тогда донеслись крики. Хенрик выкрикивал мое имя.

Он замолчал, достал из нагрудного кармана пачку «Житан», предложил мне сигарету. Я отрицательно покачала головой, наблюдая, как он прикуривает. Сделав глубокую затяжку, он зашагал дальше, глядя в какую-то невидимую точку прямо перед собой.

– Я пополз вперед, не обращая внимания на другие крики. Потом я нашел его. Он был ранен в живот. – Он остановился, стряхивая пепел с кончика сигареты на землю. Я ждала. – Столько крови. Я чувствовал ее запах. Дыра в животе была слишком большой, чтобы закрыть ее руками. Кишки вываливались наружу. Я пытался приподнять его, тащить на себе. – Себастьян пристально смотрел на меня, но его взгляд был отстраненным, как будто он и не видел меня. – Русские опять наступали. Раздались еще выстрелы. Снова крики. Хенрик был таким тяжелым. – Он сделал паузу, капли пота блестели на верхней губе, как будто эти слова жгли его изнутри. – Я споткнулся. Упал вместе с ним, прямо на него. Он весь дрожал. У меня не было сил снова поднять его и бежать. Я слышал, как русские приближаются. Он попросил меня прикончить его. – Он бросил сигарету, втирая ее в землю подошвой. – Как я мог застрелить его? Я снова попытался его поднять. Но он плакал. Он умолял меня. – Он грубо вытер лицо тыльной стороной ладони. – Я держал его голову в своих руках, и я… я…

– Ты застрелил его? – Я вздрогнула, тошнотворное чувство отвращения поднялось во мне. Уставившись на каменную стену, я попыталась отогнать образ Хенрика, лежащего в луже крови на белом снегу.