Последние часы в Париже

– Это потому, что ты сейчас там, где и должна быть. Подойди и обними меня. – Я снова раскрыла для нее объятия. Она неуверенно двинулась ко мне, и я прижала ее к груди, уткнулась носом в ее волосы, вдыхая ее детский запах – лимона и солнечного света. – Придет день, и ты передумаешь, – прошептала я.

– Нет, не передумаю. – Она сделала глубокий вдох. – Если у тебя родятся дети, они будут немцами?

Я отстранилась и заглянула ей в глаза.

– Они будут просто детьми, как и все дети. – Ее вопрос встревожил меня. – Изабель, – мягко произнесла я. – Ты говорила с кем-нибудь о нем?

Она замотала головой, но ее щеки покраснели, что подтвердило мои опасения.

– Я не помню. – Она снова переступила с ноги на ногу.

– Изабель, – сказала я твердым тоном. – Мне нужно знать, рассказывала ли ты кому-нибудь о Себастьяне?

– Я не могу вспомнить.

– Изабель. – Я положила руки ей на плечи, заставляя стоять ровно. – Кому ты сказала?

– Только Мари. Она – моя лучшая подруга. – Изабель извивалась под моей хваткой.

Я отпустила ее, подавляя желание накричать. Что с нее взять – ребенок. Да и не ее это вина. Мама напрасно ей рассказала. Дети не знают, какие секреты стоит хранить. Капли пота выступили у меня на лбу, когда я представила себе, как соседи судачат обо мне и их подозрения усиливаются с каждой новой сплетней.

Мама выглянула из-за двери, протягивая мне сумку с одеждой.

– Иди, Элиз. Иди и приведи его.

Глава 32

Париж, 16 августа 1944 года

Элиз

Безжалостное солнце раскалило тротуар и обжигало мне затылок; теплая пыль кружилась возле моих лодыжек, когда мимо проносились легковушки и грузовики. В животе урчало, напоминая мне, что я ничего не ела. По дороге мне попалось café; внутри было темно и прохладно. Повинуясь порыву, я свернула с жаркой, шумной улицы и шагнула в открытую дверь.

Горстка людей выстроилась вдоль полированной цинковой стойки, и пара голов повернулась в мою сторону.

– Bonjour, madame. Вы подаете еду? – заговорила я, подходя к бару.

Женщина подняла на меня взгляд.

– Jambon beurre[70].

– Можно мне один? И кофе, и стакан воды, пожалуйста.

Она поставила на прилавок стакан воды и чашечку кофе и отвернулась, чтобы приготовить сэндвич. По звукам, которые издавал нож, пока она отпиливала багет, я догадалась, что хлеб у нее давнишний и черствый, вероятно, из опилок. Но мне было все равно. Главное – еда.

Мужчина, сидевший за стойкой, сложил газету и поднял глаза. Он сделал вдох, явно собираясь поделиться новостями, которые только что прочитал.

– Американцы бомбят побережье, – начал он, – к востоку от Тулона. Бретань освобождена, Блуа тоже, а еще Орлеан и Шартр. Мы – следующие.

Пожилой мужчина, стоявший рядом, кашлянул, словно пытаясь привлечь наше внимание.

– Как только боши потеряют Париж, для них все будет кончено. – Он громко вздохнул. – Но они не уйдут просто так. Mais non[71]. Нам придется сразиться с ними.

Я залпом выпила воду, затем сделала глоток из чашки. Аромат тотчас поразил меня; это был настоящий кофе! Не тот мерзкий эрзац, что нам обычно подавали. Для меня это казалось более значительным, чем любой заголовок. Нам больше не нужно было держать кофе для немцев.

Мужчина за стойкой помахал своей газетой.

– Да! Пришло время взять в руки оружие и сражаться. Aux armes, citoyens. – Он напевал мелодию «Марсельезы». – Formez vos bataillons[72]. – Он ткнул в листок указательным пальцем. – Они призывают к восстанию.

– L’Humanité[73]! – Пожилой мужчина выхватил газету у него из рук. – Где ты ее взял? Я не слушаю коммунистов. Я жду Де Голля.

– Одному богу известно, когда он сюда доберется. – Мужчина встал, оглядывая бар. – Наверное, как раз к параду победы. – Он выхватил свою газету обратно.

Пожилой мужчина расправил плечи и выставил наружу бледные мясистые ладони.

– Он всегда сражался за нас. И я, к слову, не буду ничего праздновать, пока он не вернется.

– Что бы ни случилось, тебе лучше быть готовым взять в руки оружие и дать бой ублюдкам.

Мне надо было добраться до Себастьяна, пока не началась серьезная заваруха. Я схватила сэндвич, бросила мужчинам: «Au revoir, messieurs» и, выскочив из café, устремилась по жарким людным улицам к отелю, где жил Себастьян.

По дороге я постоянно оглядывалась назад, пытаясь сообразить, где безопаснее всего пересечь реку. За углом я увидела двух французов с молотками и отвертками, снимающих дорожный знак с немецким текстом, набранным готическим шрифтом. Я посмотрела по сторонам, опасаясь, как бы этих смельчаков не пристрелили, но лишь одна немецкая машина проехала мимо, даже не сбавляя скорости. Я поспешила дальше.

Глава 33

Париж, 16 августа 1944 года

Себастьян

Три громких стука в дверь заставили сердце Себастьяна учащенно забиться. Схватив с прикроватного столика пистолет, он спрыгнул с кровати и открыл дверь.

– Wir werden evakuiert! Hôtel Majestic![74] – В коридоре стоял его коллега и сосед, в военной форме.