Последние часы в Париже

– Ну и видок у него! Надо привести его в порядок. – Кто-то толкнул его на стул, но он не мог сесть. – Кажется, они перестарались с побоями.

– Могло быть и хуже. По крайней мере, он жив.

– Да, он нам еще пригодится. Паскаль хочет провести обмен пленными.

Голова у Себастьяна кружилась, мужские голоса плыли вокруг него, как будто доносились из другого мира. Он почувствовал, что заваливается на бок. Чьи-то руки подхватили его и удерживали в вертикальном положении, пока тело обматывали веревкой, привязывая его к стулу. Ребра нестерпимо ныли, и он приготовился к первой пощечине.

Но удара так и не последовало. Вместо этого лица коснулась влажная ткань, и тот же голос заговорил:

– Она настучала на тебя, думая, что мы пощадим ее дочь-шлюху. – Он разразился отвратительным грязным смехом. – А на фига нам соблюдать сделку с гребаной коллаборанткой?

Выходит, мать Элиз сдала его! Волны гнева и глубокой печали захлестнули его; он понимал, что она была вынуждена пойти на это, чтобы защитить свою дочь. Он мог бы сказать ей, что такие договоренности ничего не стоят. И что теперь будет с Элиз? Он закрыл глаза, пытаясь отогнать страшные картины того, что с ней могут сотворить. Его больше не волновала собственная участь. Все его мысли были об Элиз. Пожалуйста, не истязайте ее, мысленно взмолился он. Что угодно, только не это.

Его развязали и оставили в подвале, снабдив миской воды, половинкой черствого хлеба и ведром для отправления нужд. Два дня спустя его под дулом пистолета повели по улицам. Ребра и бок ломило от боли, как будто в него вонзили нож. Он морщился от каждого шага и старался смотреть под ноги, а не на людей вокруг. Французы, занятые разборкой тротуарной плитки и возведением баррикад, прервали работу при виде этой процессии.

– Sale Boche! Putain de Nazi![107] – кричали они.

Его провели в здание Отель де Виль через боковую дверь и бросили в комнату с кучей других немецких солдат. Пленные сидели там без еды и воды, пока на улицах Парижа раздавались выстрелы и продолжались бои, уже без их участия. Застоявшийся запах пота, мочи и зловонного дыхания ударил ему в ноздри, и он еле сдержал рвотный позыв. Он уткнулся носом в сгиб локтя, пытаясь подавить тошнотворное чувство, и мысленно рисовал образ Элиз – в широкой рубашке, небрежно заправленной в мужские брюки, подпоясанные толстым коричневым ремнем; она почесывала лоб мизинцем, и улыбка играла на ее губах, – как будто, удерживая эту картинку в своем воображении, мог воплотить ее в реальность. Он блокировал другие мысли, молясь о том, чтобы ей не причинили вреда теперь, когда захватили его.

Должно быть, он уснул. Он не знал, сколько прошло часов или дней. Следующее, что он помнил, это то, как в помещение ворвались, размахивая винтовками, пятеро бойцов FFI с бутылками в руках.

Один из них поднял бутылку и отпил прямо из горлышка:

– Vive la France![108]

Другой вторил ему, потрясая своей бутылкой:

– Vive la France! – Оба осклабились, насмехаясь над пленными. – Putains de Nazis! – Потом они обняли друг друга за плечи и запели «Марсельезу»:

– Formez vos bataillons, marchons, marchons!

Немцы сидели притихшие и молчаливые, не желая навлекать на себя гнев пьяных французов. Себастьян позволил себе раствориться в их невнятной речи, и его опухшие веки снова поползли вниз. Он уже погружался в забытье, когда мощный взрыв сотряс здание. Пьяные бойцы FFI прекратили свое пение и повалились наземь. Себастьян, лежавший на полу, приподнялся и, прищурившись, выглянул в окно. Красные языки пламени взметались в черное ночное небо, прочерчивая его, и казалось, будто сами небеса истекают кровью.

– Гребаные ублюдки! – выкрикнул голос по-французски. – Они нас бомбят! Они бомбят Париж!

Удар сапогом пришелся Себастьяну в живот. Он перекатился, ожидая следующей атаки. Но вместо этого услышал, как мужчины уходят, захлопывая за собой дверь и запирая ее на ключ.

Какое-то мгновение никто из пленных не двигался, затем поднялся офицер СС.

– Это еще не конец! – Он высоко держал голову, и его голос звучал громко и ясно. – Наши солдаты остаются по всему Парижу. – У Себастьяна сердце ушло в пятки при мысли о том, что нацисты нашпиговали город взрывчаткой. Уж он-то знал, что они на это способны.

– Слишком поздно, – пробормотал один из сидевших на полу. – В этом нет никакого смысла. Надо сдаваться.

Офицер СС подошел к мужчине и грозно навис над ним.

– Предатель! Я отдам тебя под трибунал, если ты еще раз позволишь себе подобные высказывания.

Мужчина громко и цинично рассмеялся.

– Отдашь под трибунал? Тебе самому-то не смешно? Ты – гребаный пленный! Мы все тут пленные. Все кончено! Мы проиграли!

Офицер СС отвел ногу назад, готовый ударить мужчину в живот. Но тот оказался проворнее, схватив его сапог. Офицер рухнул на пол с жутким грохотом. Мужчина запрыгнул на него, сжал его лицо руками и закричал.

– Мы проиграли! Мы проиграли эту чертову войну!