Последние дни Амвелеха (СИ)

— То, что одобрено кастой жрецов, — отозвался Варак со скамьи. — Я чатился с метэками после переворота. Они окончательно спятили — теперь они верят, что излишнее воображение в Сети может способствовать расшатыванию основ. Шаг в неверном направлении — и ты уже катишься в Хаос. Сеть, в сущности, и есть паутина Хаоса. Они даже воззвание Господину читают, прежде войти. Что-то о Светильнике и Провожатом на пути Зла.

— Зачем они вообще лезут в эту Паутину Зла?

— Потому что не могут без нее жить, — мрачно заметила Руфь, высматривая в рядах архонтов свою мать. — Зачем они нам, Исмэл? Почему бы не уйти без них?

Исмэл ответил не сразу.

— Если они останутся, то погибнут. Мы не можем их бросить.

— Но почему? Что если они всё испортят?

— Потому что мы уходим не в рай. Не в места вечного блаженства избранных и полубогов. Если ты ожидаешь подобного, то еще не поздно обратиться к жрецам. — Руфь досадливо поморщилась. — «Симулякр» — это жизнь сознания и воображения, без угнетения с внешней стороны — физических объектов и телесности, и это наш шанс обрести свободу. Если я буду выдвигать критерии отбора, выдумывать законы и правила, отделять избранных от «ботов», это будет повторением того, чего мы стремимся избежать.

— Посмотри на это с другой стороны, Руфь, — встрял в разговор улыбчивый Калеб, — если они и правда такие слабаки, какими кажутся, то едва ли принесут много вреда.

В зале наступила тишина. Развернувшаяся было голограмма Айзека исчезла, а на ее месте появился Исмэл, повторивший слово в слово то, что он только что говорил Руфи. Джотан, сидевший рядом с Ревеккой, отвесил шуточный поклон, давая понять кому Исмэл обязан таким началом собрания. Исмэл покачал головой с притворной суровостью и направился в центр Агоры. Толпа аватаров на галерке отозвалась одобрительными воем.

========== Глава двадцать пятая. Dies irae ==========

Пирамидальный кулон легко вошел в предназначенную для него пазуху на панели управления. Айзек провернул его несколько раз, и Голографический Триптих засиял чуть ярче, озаряя тёмное помещение храма серебристым, призрачным светом. В Нэосе не предполагалось никакого другого освещения, кроме естественного — через треугольные оконца на стенах, расположенные таким образом, что лучи сосредоточивались на правой стороне Триптиха, насыщая его живым солнечным сиянием. Но солнце уже село, поэтому храм был погружен в полумрак. Холодное свечение Священной Голограммы не могло его разогнать. Никто и никогда не приступал к таинствам в сумерки, это время считалось слишком ненадежным и даже опасным для проведения ритуалов, и теперь Айзек понимал почему. Даже бог Тэкнос, Лик которого при солнечном свете казался добрым и любящим, теперь выглядел чужим и угрожающим.

— Кровь Твоя дарует откровение, — сипло прошептал Айзек, и провернул основание отцовского кулона ещё раз, так что теперь пирамида походила на восьмиконечную звезду. Руки дрожали и не слушались, пальцы соскальзывали. Айзек снова надавил на основание. — Она есть Огнь неиссякаемый…

Пирамида полностью вошла в пазуху на панели. Айзек почувствовал дуновение воздуха с резким запахом аргона-хюлэ. Что-то было не так. Через открывшееся отверстие шёл только воздух. Айзек несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь сосредоточиться и унять бьющееся в панике сердце.

— Пусты, пусты, всё кончено. Нет, это только резервуар с кикеоном, он не имеет ничего общего с колодцами. «У тебя есть доступ к Театру…» Но что это? Как туда попасть? Я должен… О, боги, смилуйтесь. Дайте ответ.

Айзек не замечал, что говорит вслух на разные голоса, то пародируя отца, то увещевая самого себя мудрым и успокаивающим тоном. Окружающая тишина пугала его. Стены Нэоса всегда давили на Айзека величием, но сегодняшний суеверный ужас не имел ничего общего с трепетной робостью послушника перед божеством. Айзек вглядывался в голограмму с подозрением и опаской, словно за ней прятался не любящий Господин, которому он посвятил много часов молитв, но кто-то иной, страшный и непонятный, кто мог бы растерзать его в одно мгновение.

На подгибающихся ногах он шагнул к Триптиху. Встал на колени, простираясь перед ним ниц.

— Если Ты существуешь… мой отец умер ради Тебя! Открой мне правду! Позволь спасти тех, кто остался! Господин… Мы грешны, мы мерзки перед лицом Того, Кого возомнили своим богом. Но Господин и раб — две стороны одной медали. Нет, нет, я хочу сказать другое…

Айзек поднял голову и заозирался по сторонам, будто ожидая увидеть в храме бога. Но вокруг был всё тот же давящий полумрак. Ему пришла новая мысль, он поднялся с колен и вернулся к панели. Сняв с себя кулон, другой рукой он вынул отцовскую пирамиду из пазухи и опустил её на пол.