Последние узы смерти

– И еще, – добавил Блоха, – Балендин не рискнет оставить за спиной полную врагов крепость.

– Полную? – усомнился Валин. – У нас сколько: сотня аннурцев на подходе и с десяток ургулов Хуутсуу?

– Нет, – возразила женщина. – Это не наша война. Мне все равно, падет ли ваша трусливая империя. Мы пришли убить аннурского лича, а не воевать со своими.

– Ну так убивай, – согласился Блоха.

От Хуутсуу пахнуло гневом.

– Наш договор…

– В силе, – спокойно подхватил Блоха. – Но прежде придется дать хороший бой. Без боя Балендину не нужно прибегать к своему колодцу, а мы не сумеем к нему подобраться.

– Отвлекающий маневр? – с сомнением спросила Хуутсуу. – Не пройдет. Этот лич даже в битве бережет себя. Если бы ему можно было воткнуть копье в спину, он был бы уже мертв.

– Я имел в виду не копье, – ответил Блоха. – Думал скорей о взрывчатке. Не может же он остерегаться всего и вся. «Крот», рванувший у него под ногами, может сделать дело.

Подозрения Хуутсуу повисли в воздухе запахом переспелого плода.

– Если у вас есть такие… штуки, если вы можете устроить такой взрыв, почему не убили его много месяцев назад?

– Не было походящего места, – объяснил Валин, которому слепота не помешала разобраться в стратегии. – Чтобы взрыв достиг цели, надо знать, где и когда окажется Балендин. До сих пор фронт был слишком широк. И время точно не рассчитать.

– Так, – согласился Блоха, – и еще, если мы и знали, где он окажется наверняка, такие места всегда выпадали посреди ургульской армии. Вряд ли они любезно позволили бы нам заложить заряд в своем лагере. А здесь у нас все, что требуется. Мы знаем когда и неплохо представляем где.

– Тот холм, – кивнула Хуутсуу, повернувшись в седле.

Валин не понял, в какую сторону она указала.

– Да, тот холм. Достаточно высок, чтобы он видел и его видели. Он притащит туда пленных и начнет их резать в расчете вытянуть новые силы из ургулов и наших на стене. Но это означает, – Блоха обернулся к Хуутсуу, – что на стене должны быть люди. Мы должны дать бой. Иначе ему незачем будет подниматься на тот холм. Только даром запустим в небо пару комьев земли.

Хуутсуу долго не отвечала. Валин слышал беспокойное движение всадников у нее за спиной.

– Хорошо, – решила она наконец. – Мы встанем здесь вместе с вами. Мы принесем великую жертву Квине. А вы убьете лича.

Только после того, как она развернула коня, на своем языке приказывая ургулам встать южнее крепости и готовиться к бою, Блоха обратился к Валину.

– Она не предаст? – спросил он.

Валин помолчал, вспоминая все, что знал о Хуутсуу.

– Нет, – ответил он наконец. – Слишком горда.

– Рискованно полагаться на одну женскую гордость.

– Когда я в степи захватил ее в плен, она, глядя мне в глаза, обещала, что, если я ее не убью, она меня еще достанет.

– Глупо.

– Может быть, – кивнул Валин. – Но храбро.

– Храбрость редко обходится без глупости.

Валин покачал головой, стараясь трезво оценить положение.

– Она ненавидит Балендина, – сказал он. – Для нее он… извратил все святое.

Блоха хмыкнул:

– Так извратил, что можно изменить своим?

– Она не видит в этом измены. Ургулы не разделяют наших взглядов на командование и воинский долг, – пояснил Валин, вспоминая, как Хуутсуу убивала выступивших против нее ургульских воинов, без жалости и без колебаний резала им глотки. – Для Хуутсуу важен результат, а не путь. Если для убийства Балендина надо биться с ургулами, она будет биться. Да им и не впервой сражаться друг с другом. Я теперь мало что вижу ясно, но здесь скажу: она встанет на этой стене и будет драться.

Блоха цыкнул зубом и сплюнул в грязь.

– А ты? Сможешь драться?

Валин глубоко вздохнул. У него разом вспотели ладони, в памяти встала кровь и смерть Андт-Кила. Он снова услышал вопли гибнущих под клинками, сгорающих заживо, раздавленных рухнувшими домами, захлебывающихся в озере людей.

– Буду драться, – выдавил он наконец. – Буду.

37

В низкой узкой палатке было темно и жарко. Воняло плохо выделанными шкурами и человеческим потом. По кожаной крыше миллионами коготков скреб песок. Визжал ветер, рвал привязанные к камням углы. Невозможно было заметить смену дня и ночи: кожаная крыша не пропускала сочившегося сквозь тучу пыли скудного водянистого света, так что Каден с Длинным Кулаком в полдень и в полночь спали почти в кромешной темноте и даже дыхания своего не слышали за яростью бури.

Со временем Кадену стало казаться, что мира за стенами палатки больше не существует. Аннур, Ашк-лан, Мертвое Сердце, Поясница – все представлялось выдумкой или сном, да и сон от яви он теперь отличал с трудом. Длинный Кулак разговаривать не желал, только сидел, обратившись лицом на северо-восток, безмолвной массой в темноте укрытия.