Последние узы смерти

Каден удивился охватившему его облегчению. Солдаты были опасны. Они убивали и будут убивать, пока не доберутся до Тристе, пока не перережут ей глотку. Если бы не могущество Длинного Кулака, все свелось бы к гонке, к отчаянной надежде вовремя найти, предупредить девушку и успеть сбежать. Кадену следовало бы радоваться могуществу шамана, но при словах: «Где кричат от боли, там я» – его посетило странное, неожиданное видение, как если бы его разум вскрылся, впустив в себя весь мир. Он узрел миллионы людей, стиснутых каждый своей болью: в крови или без крови, с криком или молча, при смерти или здравствующих, но боль каждого представилась ему красной нитью, пульсирующей, как живая ткань в частом кружеве, накинутом на весь лик земли. И вся эта страшная ткань стянулась в кулак шамана: боль, неразделимая с властью. Она была им необходима для спасения, для победы, но в разум Кадена бился вопрос: «А если мы победим… Что тогда?»

Он перевел взгляд от шамана к приближавшимся солдатам:

– Чего ты ждешь?

Длинный Кулак повел пальцем над выжженной землей:

– С ними должен быть их вождь. Та мелкая тварь, замыслившая меня низвергнуть.

– Ил Торнья.

– Я желаю его, – улыбнулся шаман. – Инструмент не из лучших, но я хочу услышать, какие звуки он будет издавать, когда я стану разделывать его на части.

– А если его там нет?

– Он тысячи лет шел к этой минуте. Он будет там.

Каден медленно кивнул. Едва ли кшештрим передоверил бы решающий удар чужой руке. А значит, человек, убивший отца, пытавшийся убить его самого, вывернувший наизнанку всю Аннурскую империю, сейчас всего в миле от него и под охраной лишь нескольких десятков человек.

– Тогда найдем Тристе, – сказал он, – а потом?

– Потом, – ответил шаман, – я покажу этому мелкому кшештрим, что значит воевать с богом.

Казалось, усталость покинула Длинного Кулака. Дыхание выровнялось, лицо загорелось нетерпением. Он пустился с места бегом – длинными шагами завидевшего жертву охотника. Каден помедлил и последовал за ним, неуверенно переставляя дрожащие ноги.

38

Адер, хоть не собиралась ничего писать, присела за рабочий стол. Она вернулась в свои покои на вершине Журавля поздно ночью, проведя вечер за спорами с Нирой и Кегеллен, и упала на постель как была в одежде, провалилась в сон без сновидений. Разбудил ее полуночный гонг. Она попробовала снова уснуть, но греза оказалась неуловима, как Тристе. Перед глазами стояло лицо девушки, ее фиалковые глаза с горящим сквозь пьяную муть вызовом, и звучали тихие, ужасающие последние слова: «Вы, коварные ублюдки, все перережете друг друга».

Будь она даже простым личем, ее бегство грозило бедой. Но, по словам Кадена, девушка носила в себе богиню, была воплощением самой Сьены. Казалось бы, невероятно, но все точно сходилось с рассказом ил Торньи о живущем в Длинном Кулаке Мешкенте и с готовностью кенаранга отказаться даже от Адер, лишь бы добиться смерти этого создания. Каден явно верил своим словам. И если он не ошибся, промах упустившей девушку Адер грозил погубить всех.

В конце концов она выбранилась, поднялась и прошла к балкону – отодвинула задвижку и распахнула дверь настежь. Летний воздух омыл кожу, приподнял и опустил волосы. Ей бы писать, разгребать за столом залежи имперских дел, а она просто сидела, сидела полночи, не засветив лампы, не открыв чернильницы, глядя в открытые двери – из темноты покоев в темноту внешнего мира.

По словам Кадена, кента были подобием дверей – врат, невероятных переходов из страны в страну. Каден мог шагнуть из Аннура в Сиа с той же легкостью, с какой Адер – из комнаты в комнату. Она не сразу ему поверила. Отец, конечно, рассказал бы, подготовил бы ее, как готовил ко многому другому. Бессмысленно и жестоко было бы утаить от нее основу власти, главную тайну рода Малкенианов. Тогда Каден ей показал.

Она была ни на что не похожа, эта странная арка в подвале опустевшего капитула хин в тихом квартале Аннура. Уж точно она не походила на изделие вымершей расы и самое страшное орудие войны на уничтожение. Адер бы сочла ее причудой архитектора-оригинала, если бы Каден, с глазами холоднее зимних звезд, не шагнул в нее и не пропал.

– Я не вернусь, – предупредил он. – Сразу не вернусь.

И не вернулся.

Ей бы вздохнуть с облегчением. Он ведь отправился на поиски Тристе, с помощью сети врат пытался выследить ее и вернуть. Если справится, у них появится хоть малая надежда наперекор ил Торнье спасти богов и миллионы зависящих от них людей. Смешно подумать – человеческому разуму не постичь, как много стоит на кону, да Адер, честно говоря, и не думала об этих миллионах. Размышляя, что лежит на весах, она представляла не человечество, не Аннур, не брата, не Ниру и не Лехава – перед ней вставало только лицо сына, пылающие глазки, пухлые ручонки, и она с ужасом замечала, что и эти воспоминания бледнеют.

«Даже этого мне не дано сохранить», – думала она, вглядываясь в ночь.