Последние узы смерти

Каден развернулся на звук, попытался сморгнуть черные пятна, выжженные в глазах сиянием алого и рыжего пламени. Разглядеть он сумел лишь две тени в темноте: Тристе и кого-то за ней, выше и явно сильнее, прижимающего к бокам ее руки. Тристе лягалась, попробовала снова завизжать и смолкла. За стенами храма вновь загудел огонь – в этот раз дальше, но и его света хватило, чтобы Каден увидел отблеск клинка у горла девушки.

– Каден, – прозвучал новый голос. – Тристе. Как приятно снова вас видеть, прекрасно выглядите.

В голосе вооруженного пришельца не слышалось ни волнения, ни спешки. Голос был женский: низкий, гортанный. В нем звучала… усмешка. Мешкент в голове у Кадена разом замер. От бога тянуло опасением, которое могло относиться только к этой женщине с ножом в руке – к женщине, которую Каден помнил лучше, чем хотелось бы, хоть и видел ее в последний раз год назад в двух континентах отсюда. Тогда вокруг был другой древний город и другие горные хребты, и они сражались за свою жизнь с другими аннурскими солдатами.

– Не уверена, может ли вас характеризовать то обстоятельство, – любезным тоном говорила женщина, – что при каждой нашей встрече вы спасаетесь от вооруженных людей. Кто другой мог бы истолковать это превратно, я же склонна видеть в этом особое достоинство.

– Пирр, – тихо выговорил Каден.

Итак, в Рашшамбаре их все-таки заметили.

– Что там творится? – спросил он.

– Да сами знаете, – легко отозвалась Пирр. – Смерть. Люди гибнут. Большое приношение моему богу. И где! Всего в паре десятков миль от Рашшамбара, а мы и не знали, что есть такое место! Весьма атмосферное.

Как нарочно, чтобы подчеркнуть ее мысль, пролом стены опять затянуло полотнищем пламени, на полсекунды осветив Тристе и Присягнувшую Черепу – наемную убийцу, все еще державшую нож у горла девушки. Лицо Тристе выражало страх и недоумение, а Пирр, несмотря на кровавую ссадину под волосами, смотрела весело. Она едва ли не любовно обнимала Тристе, почти соприкасаясь с той висками. Убери нож – их можно было принять за мать с дочерью, хотя внешне они и не были похожи. Пирр заметно старше, обожженное солнцем лицо в морщинах, темные волосы пополам с сединой. Старше, жестче, худощавее под своей кожаной одеждой. И кровь на ее лице смотрелась гримом.

– Надо уходить, – сказал Каден, бросив еще один взгляд за стену.

На улицах грохотали сапоги, визжала сталь, но солдат видно не было – пока. Пирр не заговаривала об их спасении, но если бы жрица смерти пришла их убить, они были бы уже мертвы.

– Действительно, – согласилась убийца, склонив голову набок. – Течение переменилось. Мои братья и сестры принесли жертву Ананшаэлю, но, судя по звукам, и сами становятся жертвами.

Казалось, такой поворот ее нисколько не волнует.

Каден вслушался в шум боя:

– Откуда ты знаешь?

– Кричат меньше. Приверженцы Ананшаэля умирают молча. – Она пожала плечами. – У них лич, и сильный. Этого мы не предвидели.

Тристе дернулась в ее руках. Пирр выпустила девушку.

– Где третий? – спросила она, оглядывая каменные стены, и голос ее прозвучал по-новому, в нем появился жадный голод. – Длинный Кулак. Я долго ждала нашей встречи.

– Скрылся, – мотнул головой Каден.

Пирр прищурилась:

– Мы шли сюда по вашему следу…

– Он прыгнул в реку четвертью мили севернее.

Присягнувшая Черепу недовольно поцокала языком:

– Какая жалость. Мне не терпелось перерезать ему глотку.

Мешкент в сознании Кадена стягивал и разворачивал кольца, безмолвно рычал.

– Надо уходить, – повторил Каден, не столько торопя убийцу, сколько желая заглушить его бессловесный рев.

Пирр поджала губы, перевела взгляд с него на Тристе, снова на него.

– Полагаю, ты прав, – согласилась она.

– Как уходить? – вскрикнула Тристе, уставившись в пролом.

Огонь угас, зато крики и вопли доносились со всех сторон.

– Полагаю, слишком смело было бы надеяться, что вы потратили этот год не на освоение гончарного ремесла и постельного искусства? – Она повела бровью, затем протяжно вздохнула. – Нет? Тогда действуем по старой схеме.

– Как? – не поняла Тристе.

– Вы бежите со всех ног, – бодро ответила Пирр, – я убиваю.

47

Адер смотрела на запад с вершины сторожевой башни на старой северной стене. Смотреть на запад было легче, чем на север. На севере не осталось ничего, кроме выжженных развалин, обугленных и рухнувших под собственным весом перекрытий, засыпанных пеплом садиков и улиц, заваленных обломками лавок и конюшен, таверн и храмов. Между ними теперь не было различий. Все, кто несколько дней назад жил там, любил и молился, – все пропали. Хорошо, если перебрались в безопасное место. Может быть, просто умерли, вздернутые на одной из десятка площадей или раздавленные обломками зданий, которых из тупого упрямства не захотели покинуть.