Последние врата

Чуха со Старом болели за каждого понемножку и за всех разом. Кричали и прыгали – чуть со стены не попадали. Потому что наездники, не уступая один другому, подлетели к роковой меже почти всё той же натянутой струной. А потом словно рассыпались искрами фейерверка, ложась в вираж: одни взмыли ввысь, другие пошли вниз, кто-то выворачивал на прежней высоте – кувыркались все, но ни один не свалился, не грохнул оземь шумилку, не отстал безобразно и позорно. И всё же не бывало такого, чтоб на обратном пути да не вырвался вперёд самый-самый… Элт, первый-из-старших ухов терема, лучший дозорный Приграничья, давний приятель и достойный соперник своего старшины, спорил за первенство с самим Сершем, первым отныне витязем терема, светом очей владетельной чины… Невозможно было разобрать, кто визжит громче: молоденькие теремные стражницы или сама владетельная чина, – когда вороной шумилка Серша срывал натянутую над стеной победную алую ленту. Вихрем пронеслись над подворьем гонщики, выписывая спирали, успокаивая разгорячённых драконов.

Качали обоих отличившихся наездников – и пришедшего первым Серша, и чуть припозднившегося Элта. Передавали из рук в руки проигрыши-выигрыши. Из призовой казны отсыпали половину первому, четверть – второму, остаток поровну – прочим гонщикам. Потом пили за победу, за Серша, за владетельную чину и прекрасных чух и чом, за Элта, за славных ухов, за доблестных витязей, за верных шумилок…

Пир потёк своим чередом.

* * *

Занавеси на сей раз были задёрнуты плотно. И стол был занят не колдовской снастью, а зеленым вином и лёгкой закуской. Оба мага, сидящих за ним напротив друг друга в резных креслицах, давно уже, казалось, сказали друг другу всё. И всё же разговор тянулся и тянулся как хвост древенского шумилки по нескончаемой борозде – деловито, тягостно и устало. Будто каждый хранил что-то потаённое, не к разговору относящееся. Так, в сущности, и было, хотя какие потаённости между мастерами могут долго сохранятся на общем пике их познаний?

Аргус ещё в галерее дрогнул ноздрями, прищурился нехорошо:

– Успел дикоцвет тиснуть? И сам ты, Никтус, гопник, и все ученики твои – гопники… Интересно только, за кого ты меня держишь?

Дождался, пока отроки расставят блюда со снедью и выйдут, приподнял занавесь, окинул проницательным взглядом южную башню, утыканную по случаю свадьбы стягами, перевёл глаза на невозмутимого старца.

– Не хотел говорить тебе… Всегда, знаешь, надо иметь туз в рукаве. Но, когда ты у меня был, промолчал я – и ты меня не понял, а поскорей дёрнулся к Нэду. Думал, если он не может мне простить свою мать, так тебе надёжный помощник?

Никтус не ответил, сел, широким жестом обвёл стол, приглашая. Аргус тоже сел, налил обоим. Неспешно покопался в соленьях.

– Молчание – знак. Ты, значит, больше туда не заглядывал? Не знаешь, как обернулось? Не догадываешься, откуда я знаю? Нет? Ну…давай за Нэда…не чокаясь…

Выпил, хрустнул солёненьким, не отрывая глаз от застывшего лица Никтуса.

– Ехал к тебе сюда, думал – убью. Не знаю уж, как вышло б, но постарался бы… Хорошо, дорога долгая, локка в Межгранье оставил. Ты пей, пей. Помяни дурака. Грех сказать, но маг он был дерьмовый. И ученик оказался гнилой. Я бы – устоял! А ты – лишь бы от меня – ему решил… Поди, ещё и предупреждал, чтоб не трогал, а? Теперь и его нет, тоже мне, мститель, и вещь оттуда не взять! Сколько дикоцвета не тырь по болотам… Как он вообще у тебя там жил – при связи раз в год? Тебе что, удалось? Кристаллом? Ну, накрылось… Причём, заметь, сам сгорел, без моей помощи. Я же ему ещё и кварт держал, надеялся – выкарабкается.

Никтус деревянно поднял руку с кубком, выпил, всё так же отрешённо поставил на стол, не замечая заботливо пододвинутых солений. Аргус покосился на дверь:

– Кто тут у тебя под боком? Дежурят? Не слушают?

Никтус очнулся, прикрыл глаза, вслушиваясь не то в доносившееся снаружи, не то в какое-то из своих внутренних чувств:

– Да нет, дежурного услал. Кто-то из учеников, кажется, с девчонками милуется. Что на сеновале, что в тереме. Дуреют с этого так, что имя спроси – не вспомнят. Только Нэд никогда… Да… Я не запрещаю, а тебе мешает, нет?.. Так, с чем ты ехал – понятно, а с чем приехал? Что ты теперь предлагаешь?

Чома не верила своему нечаянному счастью. Все эти споры вокруг неё с Дэлом, предположения об их свадьбе, его неожиданное неотвязное внимание до самого вечера – всё это кружило ей голову. Как бы ни осторожна и хитра была она, детская доверчивость ещё не развеялась на сквозняках тайных теремных переходов. Он был с ней, только с ней одной, ни разу не спросил ни про Стара, ни про Яромиру, ни разу не заупрямился, когда она желала то танцев, то зрелищ, то прогулок в тенистом уединённом уголке придворного сада, то погляда на покои маговых учеников…