Последние врата

– Не смеши меня! Я ещё слишком слаб…. Нет, я не хочу сказать ничего такого – такое, вероятно, может предположить Аргус. И ошибиться. А, ошибившись, натворить немало бед. И в первую очередь мне. Поэтому ты здесь. Пока он ещё в Порубежье… На днях он приедет. Запомни: если ему и удастся отследить путь Кристалла, получить его он не должен!

Тьма сгустилась, луч истончился. Казалось, лиловая струна вот-вот лопнет.

– Я понял, учитель. Но ты не сказал, почему я…, что случится со мной, если… я… сам попытаюсь попробовать…

– Мне тебя будет очень не хватать, Нэд.

Маги помолчали. Потом младший встал и склонился пред старшим. Он понял.

На верхнем балконце южной сторожевой башни тоже поняли. Что лучше было б умереть, чем узнать такую тайну.

Первым опомнился Дэл. Прежде чем белый маг с драгоценной шкатулкой у груди повернулся назад к путеводному лучу, прежде чем лиловый простёр руки над книгой и поднял глаза к светящемуся в радужном ореоле верхнему ярусу, он втолкнул всех троих и вкатился сам в спасительную чёрную и пыльную утробу башни.

В следующие мгновения они уже сигали с нижнего балконца на скирды сена, кубарем выкатывались во двор, перемахивали живую изгородь и неслись – голова в голову – к людским.

На звуки возни полетели с терема дозорные стрелы.

Крыссы ли разодрались, свалился ли с соломенной крыши на стожок пьяный древенский забулдыга, разоспавшийся не у места в неурочное время, пробравшийся тать ли обнаружил себя ненароком – всё едино старшему караульному уху. То не маг-кормилец хрюкнул в неверно начертанной руне, то не добрый витязь, чей мирный сон надлежит охранить, пукнул во сне, а нарушитель вторгся в безопасный покой гостевого надворья. И меткая стрела дозорного уха – верное средство утвердить и покой, и порядок на вверенном ему участке.

Лишь миновав амбары, Яромира решилась позвать тихонько:

– Туля! Тулечка…

Та будто споткнулась на лету, всё ещё летящими пальцами успела догнать ушедшие вперёд спины…

Они сразу увидели висевшую плетью руку, чёрный наконечник, часто вздрагивающее, как чухино сердце, оперение, крупные тяжёлые капли.

– Держи ей руку! А ты давай снадобье! А ты закуси рукоять! – Дэл выхватил из-за голенища резак, поднёс к лицу чухи, заглянул в глаза. – Стерпишь?

Чуть помедлил, примеряясь, намертво взялся – откуда силы взялись – за древко на влёте, обломил, потом – на вылете, приник лицом к ране и зубами резко выдернул средний обломок.

Чуха сдавлено хрипнула, выпустила нож. Стала оседать. Мальчишки подхватили её, держали крепко и бережно. Петулия уже приняла дырявую руку в пропитанное снадобьем полотно.

– По крови легко найдут, – вздохнул Стар.

– Не найдут! Мало ли какого зверька могли подстрелить. Здесь и дальше песок. К утру дождь будет. Подумают – ушёл. А у неё всегда царапина на царапине – все знают. Её – домой. А мы сейчас ко мне пойдём – стрелу жечь и… хихикать. Будто и не выходили вовсе. Нипочём не догадаются.

Ничего лучшего никто так больше и не надумал.

Яромиру, наскоро заговорив ей рану, довели почти до дома, остановились у дракошни, где сонно зафыркал, загремел чешуёй Буян, отцовский зелёный шумилка, дождались, пока она войдёт и закроет за собой дверь, потом бесшумно растворились в ночи.

Ма ещё не спала. Засветила вторую плошку светильника, подошла, заглянула в больные глаза, тихонько тронула повязку на руке. Быстро пошла к печи, налила тёплого молока, добавила травяного вара, подала:

– Присядь-ка, выпей. И ляг. Для крови полезно. Если беда большая, не держи – говори.

Маленькая чуха не выдержала. Слёзы часто закапали в чашку. Помотала головой, опять стала пить, давясь слезами.

– Отец, вставай, беда! Беда, слышь! – Ма уже тихо и настойчиво будила мужа.

Тот рыкнул было, но, увидев её лицо, вскочил, стал натягивать сапоги.

– Беги за Ларом, скажешь – Яромира ранена и молчит! И чтоб тебя ни одна душа! – добавила уже вдогонку.

– А мы пока повязку эту – в огонь. Вот…. И другую сейчас…(чуть запнулась, увидев рану), да вот этак. Так… К утру, глядишь, и затянет. Давно не исцеляла. Ну, родной домовой, заступись пред бедой… Давно не отводила. Но должно к завтрему…

Ма двигалась быстро, хлопотала уверенно, бормотала-приговаривала привычно и уютно. Покончив с целением, уложила, укрыла, принесла ещё питья. Очутившись в заботливых её руках, Яромира вдруг поверила, что и впрямь всё обойдётся, что к утру отступят все ужасы, вся боль этой ночи. Отпустило на миг недавнее страшное напряжение, и, почувствовав себя вдруг совсем-совсем обычной маленькой девочкой, чуха спросила с надеждой:

– Ма, мамочка! Меня ведь не казнят? Нет?

Ма ответила не сразу, присела на краешек, склонилась – такая пушистая, тёплая, добрая. Твёрдо сказала:

– Нет. Даже и не думай об этом.

– Думать полезно всегда! Тогда и об этом не придётся! Это тебя, значит, маговы ухи у южной башни подбили? Тебя?! И ты, значит, домой пришла и разлеглась…. А ворошить-подметать песок у амбара – пусть отец подметает? А мать бинты жжёт, травы раскупорила – вонища, хоть шерсть на носу отжимай! Отжимает и утешает…. Что ты её утешаешь?!!