Последние врата

Проворные служанки накрыли на стол, помогли витязям умыть руки и лица, омыли их усталые ноги, предложили себя и удалились, унося с собой грязную воду и разбитые надежды… Но после ужина Жук сам сгрёб грязную посуду, выставил за дверь, зажёг светильники, принёс на лежак ещё подушек и удобно подсунул их чухе под спину, потянулся:

– Ну и жара… Ты как хочешь, Яр, а я разденусь. И тебе советую. Чё ты паришься?..

Заботливость Жука только подстёгнула в чухе народившееся с утра томление. Она видела его задорную чёлку, аккуратные ушки, лукавые зелёные глаза и невольно вспоминала свои целый день тревожащие естество видения. Жук приятно напоминал ей Ма, которую чуха искренне считала красавицей. Он, как обычно, пах травами и мёдом, родным подворьем, а, может, ей это всегда только казалось. Но именно с ним, прямо сейчас, чухе захотелось испытать то волнительное ожидание, то предчувствие наслаждений, от какого так млела сегодня рыжая чома. И когда он, уже полураздетый, близко подсел к ней, и мягко обнял, спрашивая: "Хочешь, я останусь с тобой до утра?" – она кивнула и закрыла глаза.

Жук осторожно потёрся о чухину щеку носом, ещё осторожнее поцеловал ждущие губы. Драться она, похоже, не собиралась. Оберега на ней тоже не было. И это было неслыханной удачей. Она очень удивила его здесь, в столице. Пожалуй, она и в самом деле надумала позволить ему, Жуку, то, чего даже Дан так и не сумел от неё добиться… Среди всех долгосрочных споров, заключаемых учениками в казармах, цена этого спора была самой высокой, и ставка неуклонно повышалась. Петулия, вероятно, смертельно оскорбилась бы, узнай, что она считается доступнее подруги. Но факт: будущие гвардейцы, поголовно – до самозабвения – влюблённые в чому, азартно ставили на покорение чухи. Нравилась ли она им? Вряд ли. Нравилась ли она ему? Наверное, да.

Хорошо ещё, что на ней не оказалось наглухо закрытого подкольчужника, а расстегнулась она сама, когда умывалась. Жук бережно отогнул запахнутый косой ворот, и, прежде чем коснуться открывшейся груди, впился глазами в тонкий узор из чуть приметных шрамов – запомнить. Дан потребует доказательств – вот первое. Жук теснее прижался к послушному телу, легко погладил чухину шею, запустил пальцы чуть ниже… Чуха сладко вздохнула, не открывая глаз. Прикинув доход от плывущей в руки нечаянной победы, Жук осмелел, и следующий его поцелуй откровенностью своей потряс Яромиру.

Она открыла глаза. Жук этого не заметил. Он припал к её груди, пересчитывая губами шрамы. Не переставая прислушиваться к новым приятным ощущениям, чуха машинально обдумывала, как удобнее вывернуться из-под тяжёлого ома. Неторопливо подобрала вытянутые ноги, положила на пушистый загривок руку, негромко и мягко сказала:

– Пусти-ка.

Он ещё не понял. Вернее, не так понял. Полез гладить её колени. Чуха легко встала, запахиваясь, обогнула стол. Оттуда, через стол, стоя возле лавки с лежащими на них мечами, сказала виновато:

– Жук, ты не обижайся, но я не могу… так. Я в другой горнице лягу. А ты можешь позвать сюда, кого хочешь… Прости…брат.

Лицо ома окаменело.

Яромира мучительно подыскивала какие-нибудь миролюбивые слова, способные выразить, что в её отказе нет неприязни, нет желания оскорбить или посмеяться, – и не находила.

Жук одевался молча, тщательно. Подошёл к мечам, не глядя на чуху, взял перевязь… Чего бы проще – вот оно, о чём так томилась. Сама ж попустила. Так нет же… Ой, как обернулось… Меньше всего ей хотелось расстаться с ним вот так – почти врагами. Пусть бы обругал, как Дан…

Жук, уходя, обернулся. Мгновение стоял на пороге, глядя мимо застывшей чухи. Может, ждал, что передумает и вернёт, может, хотел сказать что. Так и вышел вон, с затвердевшим лицом, не сказав ни слова.

7.

Не лежалось. Под рёбра опять упёрся жёсткий бугорок. Чистое наказанье! Все бока прободал. Сколько раз собирался свести этот сучок – не упомнить, так и не свёл. Да не шибко и беспокоил. А как его теперь сведёшь? Зачем? Дед Федя, кряхтя, осторожно полез вниз, на топчан. Спускаясь, старался не потревожить уже уложенный в головах топчана короб с добром. Конечно, задел. Возню в ночной тиши далёко разносит. Слышно, и у ребят не все спят…

Да не придут они. Не было – не было, а то вдруг придут… Обойдут! Столько лет обходили стороной, а то вдруг придут… Да и куда ребят вести? Он сам себе думает? Уводи, говорит. Куда? Дед Федя пощупал печурку. Теплилась. Вторую такую уже не сложить. Ямы бросай, гряды бросай, всё бросай… Нет, лучше этого места больше не найдёшь. Сроду они в озёра не лезли – чего вдруг теперь полезут? Сюда придут – так и на болота придут. На том островку – как на ладони… Что зелёные по станам прошлись – то верно. Постреляли, пожгли. Сроду так по лесам не ходили. Так и ребяткам говорено было не раз – не селись на видном месте! Упокой их душеньки…