Последние

Ступив за порог их дома, я, наконец, перестала грызть себя изнутри. Я здесь, где и должна быть. И больше не покину своего любимого до самого его выздоровления. До того момента, как он откроет глаза, его ноги коснутся пола, и природная сила вновь наполнит его тело. Все это забудется, как страшный сон, и мы продолжим жить. И смерть надолго забудет дорогу в наш дом.

Голова еще немного кружилась, поэтому отец, приехавший накануне вечером с полной сумкой заказанных Буляковым лекарств, придерживал меня за руку. Матушка бесшумно следовала за нами.

Внутри дом приобрел немного заброшенный вид – на кухонном столе была видна немытая посуда, на полу валялся веник, а следы от мужских ботинок следовали дорожкой от самого входа до комнаты, в которую мы направлялись. В воздухе витал запах лекарств и снадобий.

Нас никто не встречал, но оно и не принято. В такие времена забываешь о гостях.

До нас донесся тихий голос Булякова, который уже практически жил в этом доме. Мать слышно не было. Иногда короткий монолог прерывался позвякиванием каких-то баночек, а иногда и вовсе замолкал. Поэтому в доме было достаточно тихо. Даже часы словно прекратили свой ход.

Мы шаг за шагом, медленно, дабы не подорвать мои еще не до конца восстановленные силы, направлялись вперед. Я дышала так тяжело и, казалось, громко, что думала, слышно меня было бы за версту. Дрожь снова охватила мое тело, как в первый раз. И, думаю, не последний. Я до сих пор боялась увидеть картину, которая может развернуться передо мной.

Безмолвие неожиданно было нарушено звуком глухого падения, а затем громким криком наряду с причитаниями Лидии Михайловны.

Забыв о своем недуге, я вырвалась из рук отца и на дрожащих ногах побежала к комнате, в которой явно что-то произошло.

–Аня! – Услышала я встревоженный зов родителей. Но мне было плевать на то, что могло со мной случиться.

На последних шагах дыхание сбилось, и, хоть бежала я от силы метра три, мне пришлось в последний момент выставить вперед руки, дабы опереться о стену.

Громко выдохнув, я заморгала глазами, пытаясь сфокусироваться на обстановке в комнате. Картинка будто пульсировала и была немного смазана, а звон в ушах не давал мне различить ни единого слова из речи Лидии Михайловны.

Я заставила себя усмирить дыхание и попытаться успокоиться, что сделать было практически невозможно.

–Сынок мой драгоценный! Кровинушка моя! – Наконец, я разобрала слова женщины. Она совершенно точно рыдала, голос ее срывался.

Нет, неужели это все-таки случилось.

– Игорь… – Сквозь слезы попыталась я подозвать врача, но договорить не смогла – язык словно онемел.

– Аннушка, твои молитвы были услышаны. Виктор пришел в себя.

Я ожидала услышать известие о смерти, поэтому слова Булякова вогнали меня в ступор. Причитания Лидии Михайловны не вязались в моей голове с выздоровлением ее сына. Почему же она кричит?

Наконец, взгляд прояснился, и я увидела на груди Вити рыдающую мать. Она обнимала его и покрывала поцелуями лоб, глаза, щеки, руки.

–Сынок мой! Ты очнулся. Господь смилостивился над нашей семьей! Я знала, знала, что ты у меня сильный, не покинешь нас. Господи, спасибо! – Она возвела руки к небу и обратилась в Богу. – Благодарю Всевышнего за то, что услышал мои молитвы. Навеки я рабыня твоя!

Витя еще слабым движением перехватил руки матери и поднес их к своим иссохшим губам. Женщина наклонилась к нему, и он что-то горячо прошептал ей.

Я стояла у входа в комнату, не в силах сдвинуться с места. Обрушившееся на меня счастье словно обездвижило меня, боясь спугнуть этот момент. Боясь, что пробуждение любимого окажется всего лишь сном, насмешкой над моими страданиями.

–Аня? – Переспросила женщина и дергающимся взглядом обвела комнату. – Здесь она. Тоже за тебя переживала.

Витя попытался немного приподнять голову, но ему это не удалось. Поэтому он протянул руку в мою сторону и позвал охрипшим голосом:

– Ань.

Его слова освободили меня от оков, и я, не сводя глаз с его руки, на негнущихся ногах вошла в комнату, направившись к нему. Я даже не помнила, как преодолела расстояние от входа до кровати, не слышала речей других и не видела, что они делали.

Коснувшись его прохладной, но живой руки, по мне словно прошел заряд тока. Все потерянные силы вернулись ко мне, вместе с надеждой и верой. Я провела ладонью по его кисти, доходя до предплечья и поднимаясь выше. Пока моя рука не остановилась на его бьющемся сердце. Каждый его удар все больше успокаивал меня.

На его лице еще остался след прожитых мучений – тени залегли под его глазами еще больше, губы искусаны, а волосы и лоб были мокрыми от пота. Взгляд был наполнен усталостью и одновременно полным успокоением.

Я была рядом с ним – живым. Мои губы растянулись в неуверенной улыбке, но из глаз продолжали течь слезы. Теперь я понимала его мать. Почему она плакала и кричала. Ведь плакать и кричать можно не только от горя, но и от абсолютного, безграничного счастья, заполняющего каждую клеточку твоего тела.