Последние

Я взяла любимое лицо в руки. Оно еще пылало, но не агонией, а теплом жизни. Затем своим кончиком носа коснулась его и закрыла глаза. Все тяготы ушли из моего сердца, и оно, наконец, задышало. Все приходило в состояние покоя, ведь самое страшное позади. И если нам нужно было вытерпеть эти страдания ради такого исхода, то мне не за что упрекать Бога, который ниспослал нам нелегкое испытание. Я готова была терпеть сколько угодно, лишь бы всегда быть с любимым.

– Ты жив.

Мои слезы капали на его лицо и стекали вниз на промокшую подушку. Я провела рукой по щеке Виктора, чтобы еще раз убедиться, что он действительно настоящий. И прильнула к его губам в сухом поцелуе. Как же мне было плевать на все остальное.

В груди распускался цветок, пыльцой которого называлось счастье. И как порывом ветра она разлетается на огромные расстояния, так и мое тело заполняла бесконечная благодать. Смерть отступила.

Я со всей осторожностью обняла Виктора и шептала ему на ушко о своей безграничной любви.

Витя невесомо накрыл мои плечи руками в ответной попытке заключить в объятия и еле слышно произнес:

– Жестокое царство Морфея.

Неожиданно я открыла глаза, и взгляд мой был направлен на недавно беленый потолок в моей комнате.

Морфей действительно был жесток.

Глава

IV

Всю оставшуюся ночь я не могла найти себе места. Если раньше я не любила утро с его вечными горластыми петухами и начинавшейся возней в доме, то теперь молилась на него. Молилась на солнце, которое словно назло не хотело мне показаться.

Находиться дома, в ужасной тишине которого слышно только биение своего сердца, и прекрасно осознавать, что именно сейчас, когда ты уставился на зашторенное окно, человека, которого ты любишь всем сердцем, может не стать, убивает страшнее встреченного в лесу волка. Клыки страха длиннее клыков голодного животного. Они впиваются в твою душу, в саму плоть и безжалостно рвут ее на куски.

Мучения не покинули меня ни на секунду. Я страдала каждый взмах ресниц, каждый вдох и выдох.

Сон, явившийся накануне, только расковырял дыру внутри сильнее, и она кровоточила. Да, слезами моей души была моя же кровь. Послать мне такой сон было жестокой издевкой. Зачем нужно было создавать иллюзию того, что мне вернули желаемое? Когда его вновь отобрали, боль стала в разы сильней. На кого я должна была злиться – на себя или Бога?

Темнота вокруг сгущалась, позволяя безысходности полностью овладеть мною.

До самого утра я раз за разом проживала тот момент, когда стояла во дворе Витиного дома и увидела на крыльце его мать и брата. Именно тогда я впервые прочувствовала, каким сильным бывает страх и отчаяние. И каким ужасающим бывает дыхание смерти за спиной.

Кто был виноват во всем случившемся? Моя невнимательность и неосторожность? А если бы тем летом, я не пошла за ним? Тогда я бы никогда не узнала, каково это – любить и быть любимой. Что рядом с одним человеком бывает так тепло и уютно. Понимать, что для кого-то я была всем миром, и теплые руки, греющие в холода, будут дарить тепло всегда.

А еще он бы не сидел со мной, Любой и Андреем на Лавке, да не рассказывал про различные созвездия и легенды. Не пошел бы за край поля сидеть под изломанным деревом и не загадывал там желания. Он не попал был под ливень и не лежал бы сейчас в бреду на пропитанной потом и страданиями постели. Его жизнь не была бы в опасности.

Я всего лишь хотела счастья, но оно обернулось гибелью для другого человека.

И в первые я возжелала себе смерти. Раньше такие мысли сильно напугали бы меня, но только не сейчас. Я поняла, что устала. Устала от бесконечных попыток выяснить, кто виноват в случившемся. Можно ли было это предотвратить. Вместо того, чтобы сразу же направиться домой, пока ливень не набрал свою силу, я заставил его загадать глупое желание. Мы потеряли драгоценное время, может быть, даже секунды, но что, если этого бы хватило? Его сразила хворь, но убила – я.

Убийца не имеет право жить. И то, что я мучилась – самая малая часть того, чем должна заплатить.

Мысли все глубже погружались в темные уголки души и, как пауки, плели свои сети, в которые я так удачно попала. А с каждым движением выбраться становилось сложнее. Меня бы спасло лишь пробуждение Виктора, но я никогда не простила бы себя за те страдания, что причинила ему.

Когда вдруг лучи восходящего солнца ослепили мне глаза, я даже не сразу сообразила, что наступило утро. Мрачные мысли унесли меня далеко за собой. Я прищурилась и отвернулась, чтобы снова терзать свое сердце, когда разрозненный рассудок помог мне понять, что за время суток на дворе.

Немедля, я соскочила с кровати и надела первое, что попалось на глаза – рабочее платье, аккуратно висевшее на спинке кровати. Собрать волосы в хвост я даже не додумалась, поэтому выскочила в коридор так. Где и встретила матушку, держащую в руках стакан молока и небольшую миску каши. Неужели она тоже не спала ночь напролет, ведь одевалась-то я бесшумно.