Последние

Парень глубоко вздохнул. Скапливающиеся на подбородке капли, срываясь, разбивались о землю, как часто в последнее время разбивалось мое сердце.

– Я знал, что так будет, – Гриша продолжал неотрывно смотреть вниз, будто разговаривая сам с собой. – Знал. Спустя десять лет единения с этой заразой, он не мог так просто избавиться от нее в один момент.

Значит, он обо всем догадывался, но вот матери тоже не поведал.

– Мы должны быть сильными, – я усердно пыталась подобрать правильные слова, чтобы привести Гришу в чувство. – Время еще есть.

На что парень вдруг зарыдал во весь голос, сильно напугав меня.

– Нету его, – сквозь слезы, неразборчиво ответил он. – Брата моего.

Я отскочила от него, как ошпаренная. Словно он был зверем, готовым наброситься на меня. И пыталась сообразить, кто из нас не в себе. То ли он не понимал, что несет, то ли я не могла уловить смысла его слов.

В этот момент дверь, ведущая в дом, распахнулась, и я услышала тяжелые шаги – людей было несколько.

Заглянув во двор, первым я увидела Булякова с большой сумкой, которую обычно носят врачи. Он был очень серьезен и в то же время подавлен. Развернувшись, мужчина что-то крикнул идущим позади.

Я подняла взгляд. На крыльцо вышли еще двое мужчин – соседи семьи Виктора. Они несли что-то тяжелое. Когда, наконец, Буляков отошел в сторону, открыв мне обзор, я увидела, что в руках мужчины держали носилки, на которых неподвижно лежала Лидия Михайловна. Одна ее рука свисала вниз, а другая покоилась на груди.

Мне показалось, что я попала в какой-то водоворот или ураган, который закружил меня, а после оставил в полной растерянности в неизвестной пустыне.

У меня вдруг схватило сердце от всей этой суматохи, в которой я абсолютно ничего не понимала. Что вообще происходит? Почему маму Виктора куда-то уносят? Она вообще жива?

Словно во сне, я двинулась к Игорю Александровичу, пытаясь не запнуться в своих же ногах. Время в моих глазах замедлило ход, а голоса людей доносились как свозь толщу воды.

Буляков заметил меня и направился навстречу.

Приблизившись, я вцепилась в его белую рубаху и попыталась сказать хоть что-нибудь, но рот открывался, так и не произнеся ни единого слова. Я чувствовала себя задыхающейся рыбой, выброшенной на берег.

Тело била дрожь. Меня бросало то в жар, то в холод, и я невольно застучала зубами. Трясущиеся пальцы похолодели, будто я долго держала лед.

И откуда-то изнутри пыталось вырваться что-то страшное пугающее, напоминающую бездонную пропасть.

– Виктор умер.

Слова прогремели в моей голове, лишая рассудка. Я не думала, что может быть что-то хуже того состояния, которое у меня было до этой роковой фразы.

Меня замутило так, что пришлось прикрыть глаза. Все вокруг кружилось со страшной силой – не было видно ни Булякова, ни остальных людей, даже дом потерялся из виду. Земля ушла из-под ног, и я бы упала, если бы не была подхвачена сильными руками.

Кажется, меня куда-то несли, и я слышала голос отца. Кажется, я звала своего любимого Виктора в надежде на то, что он меня успокоит, как обычно заключив в объятия.

Но, кажется, Виктор мертв.

И если это правда, то я надеюсь, что больше никогда не открою глаза.

Глава

VII

Я стояла посреди комнаты, где раньше располагался Виктор, но теперь его здесь не было. Кровать была застелена, а запах лекарств выветрился. В этом доме больше никто не жил.

Он опустел почти сразу после похорон.

Вторых.

Виктор умер от желудочно-кишечного кровотечения. Болезнь съедала его изнутри на протяжении десяти лет.

Лидия Михайловна ненадолго пережила Виктора. Врачи сказали, сердце не выдержало. Десяток лет непрерывных переживаний испили из нее все соки.

Она умерла в городской больнице, неподалеку от нашей деревни, так и не придя в себя.

Ее единственному оставшемуся сыну, Грише, незачем было оставаться в пустом доме, где все напоминало ему о семье. И он уехал.

На оставшейся мебели за полгода осел толстый слой пыли, что придавало еще большего одиночества этому дому.

Я подошла к кровати и аккуратно присела на нее. Постельное белье осталось тем же – хорошо помню этот цвет. Так и не обратив на него внимания, когда приходила к еще живому Виктору, я навсегда его запомнила в день похорон, на которые так не хотела идти.

Тогда, около полугода назад, после того, когда меня забрали в бессознательном состоянии из этого дома, я пришла в себя в той же больнице, в которой в дальнейшем скончалась Лидия Михайловна.

Несмотря на то, что успокоительное мне давали в огромных дозах, первые сутки я прорыдала навзрыд, не останавливаясь. Укрывшись одеялом с головой, я кричала от боли, что съедала меня заживо. Я желала смерти каждую секунду после пробуждения, ибо не видела смысла в жизни.

Странно вышло – я ожидала его смерти, но она все равно пришла внезапно.

На вторые сутки плакать было нечем, голос был сорван, а голова пуста, поэтому я просто лежала, уткнувшись в ужасно белый потолок.

Я даже смогла себя убедить в том, что смирилась с потерей любимого; с тем, что ничего уже не вернуть.