Последний аккорд (СИ)

— Спать, — кивнула она. — Покупаешь билеты на три сеанса подряд, укрываешься собственным пальто и спишь.

— Зачем?

— Не знаю. Хорошо спалось. — Она довела его до означенного места. — Он здесь. Прямо за углом. Был…

Вместо кинотеатра они обнаружили мебельный магазин.

— Жалко.

— Ерунда.

— А что еще ты делала? — с интересом спросил Голд.

— Тебе все показать? — с веселой недоверчивостью уточнила Белль.

— Ага. Веди.

— Ну, держись!

И где-то три-четыре часа она рассказывала ему о своих приключениях, связанных с теми или иными местами: музеями и библиотеками, площадями и парками, книжными магазинами, которые работали до сих пор в отличие от того кинотеатра. У него сложилось впечатление, что она давно хотела это сделать и теперь не могла нарадоваться такому шансу. И ему нравилось.

— Мне всегда хотелось, чтобы ты был со мной, — подтвердила Белль как бы между делом, и не дала ему ответить на это, крепко сжала его руку и позволила огням ночного Парижа вести их.

В половине двенадцатого, пройдясь по всей центральной части города, они добрели до Эйфелевой башни и остановились, разглядывая это строение, спорное по сей день. Эти споры просто не могли выйти из моды, и стали классикой, как и сама башня.

— Она все-таки такая глупая, — сказала Белль через пару минут. — И все же притягательная.

— Есть немного.

— Я никогда не поднималась наверх.

— Вот как? — удивился Голд и тут же предложил: — Так пойдем?

Теперь он куда-то ее вел, и это было приятно. Заплатив за вход вне очереди, они на лифте поднялись до второго уровня, а потом на другом до самого верха. Весь Париж лежал, как на ладони, огромный круг с разбегающимися радиусами огней, а другие изогнутыми полосами пронизывали их насквозь, обрывались и возникали чуть дальше. Он пытался определить некоторые улицы, припоминал их названия, но, наверное, ошибался. Белль увлеченно смотрела вперед, и он понял, насколько сильно она скучала по таким впечатлениям. А он скучал по этому выражению на ее лице, означающему столкновение с чем-то новым и приятным. Он приобнял ее, и она незамедлительно сделала то же самое.

— Ты знаешь, я всегда хотел показать тебе мир, — с улыбкой сказал Голд, — Но я не лучший проводник.

— О, ты это сделал. — ответила Белль, — Да и не проводник мне нужен. А друг.

— Для тебя я кто угодно.

— Мх… — она внимательно посмотрела ему в глаза, губы дрогнули, и с них сорвались слова, которые не были нужны: — Ты не можешь вообразить, как невыносимо сильно я тебя люблю.

— Я знаю, — ответил он, еще крепче прижимая ее к себе.

Они простояли так еще некоторое время, а потом спустились вниз и пешком отправились назад на Монмартр. По пути пару раз заблудились, упустили шанс срезать и вместо этого сделали огромную петлю, приведшую их в парк Сен-Круа, где они провели еще пару часов на лавочке под каштаном, дав отдых ногам. От этого парка до дома было рукой подать, но все же в свое убежище на улице Корто они попали тогда, когда все звезды растаяли в сером утреннем небе. Им все казалось волшебным и очаровательным, а сам Голд считал эту ночь одной из лучших в своей жизни.

Оставшиеся две недели они провели, как обычные туристы, постарались взять все, что мог предложить им этот город, а затем отдали кота милым лесбиянкам из квартиры напротив и вернулись в старый добрый Сторибрук. А через пару дней воссоединилась вся семья.

Год 2034 показал им, что такое нормальное человеческое счастье, но не обошлось и без нормальной человеческой трагедии.

В конце августа заболел Мо. Это было похоже на грипп со страшными осложнениями на легкие, и магией тут помочь было невозможно. По крайней мере Голд не успел найти решение, а местные доктора не успели поставить адекватный диагноз. Конечно, ему самому было плевать на тестя, но не плевать на жену и на ее боль. Белль до самого конца ухаживала за отцом и скрасила ему последние три месяца жизни. Хорошо, что Мо не мучился, а просто растаял, как снег на весеннем солнце, тихо и мирно отошел к проотцам во сне, не оставив ни одного незавершенного дела.

Похороны прошли в субботу. Лежал снег и было холодно, но Белль простояла у свежей могилы около часа, а Голд и Альберт ждали ее неподалеку, когда все остальные уже разошлись. И вот наконец Белль отошла от могилы и приблизилась к ним.

— Как ты? — спросил Голд.

— Теперь ничего не осталось от моей семьи, — в ее голосе была боль, но внешне она казалась равнодушной и больше ничего не сказала им.

— Разве не мы ее семья? — жестко и обиженно отреагировал Альберт.

— Мы безусловно ее семья, но она не то имела в виду, сынок, — мягко сказал ему Голд и положил рука на плечо сына.

— А что же тогда? Мне его тоже жаль.- Альберт не хотел понимать, а потом слегка всплакнул: — Я любил его. Не одной ей тяжело.

— Альберт, дай ей время. Просто дай ей время. — теперь он сжимал плечи сына обеими руками, глядя ему в глаза. — И мне жаль. Правда.

— Я знаю. Я знаю, что тебе правда нас жаль. — Альберт высвободился и быстро ушел прочь.

Дома Белль замкнулась в себе и скрылась ото всех в библиотеке. Если кто-то и должен был первый попасть под обстрел, то это Голд.