Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера

Ошибка эта заключалась в том, что Герман в этой статье перепутал двух верховных ангелов — Метатрона и Сандалфона. Зингер сообщает об этой ошибке в коротком диалоге рабби Лемперта с Германом, и затем вроде бы забывает о ней, а между тем она — важнейший ключ ко всему происходящему.

Ошибка эта тем более пикантна, что в еврейской ангелологии Метатрон и Сандалфон — ангелы-близнецы. Но если первый несет в своем имени слово «мита», «смерть», и записывает по поручению Бога имена тех, кто должен умереть, то Сандалфон является ангелом, выполняющим роль связного между Богом и людьми, и, в частности, отвечающим за зачатие новой жизни. Один Ангел олицетворяет собой Смерть по высшему, небесному приговору, второй — Рождение, Жизнь, Помощь, посылаемую человеку Свыше. Кто знает, может быть, роль Сандалфона и была призвана исполнить в жизни Германа воскресшая из мертвых Тамар.

Но, пойдя на поводу у эгоистичного, аморального по сути требования Маши, Герман принимает Метатрона за Сандалфона, и это-то и есть его роковая ошибка. В финале Герман и Маша, став духовными близнецами, «дьяволами», меняются местами: требуя от Маши оставить тело матери и уйти, Герман настаивает на попрании ею всех не только еврейских, но и общечеловеческих законов, и признает это. «Мы и так уже прокляты!» — говорит он.

В итоге Герман решает «покинуть всех», но что это означает, так остается непонятным и для Тамары с Ядвигой, и для читателей. Он выбирает побег, однако куда именно он бежит — в Смерть, с Метатроном, или в некую новую жизнь, с Сандалфоном, остается неясным.

Но в том, что Ядвига и Тамар вместе воспитывают дочь Германа, которую зовут Маша, несомненно, можно усмотреть некий высший смысл. Жизнь продолжается, и вместе с ней продолжается странная история любви-ненависти Бога и Его народа…

Глава 2 В поисках ответа. «Раскаявшийся» (1973)

В январе 1973 года, открыв очередной номер газеты «Форвертс», читатели увидели, что на ее страницах начала публиковаться новая повесть Исаака Башевиса-Зингера «Дер бааль-тшуве».

В переводе на русский Виталия Ананьева она была названа «Раскаявшийся», и этот перевод верен, и глубоко неверен одновременно.

«Бааль-тшува» в иврите и идише и в самом деле обозначает еврея, который долгие годы вел светский образ жизни, был атеистом, а затем решил обратиться к вере в Бога и начать исполнять предписания иудаизма. То есть переводчик понял основной смысл этого слова совершенно правильно: «бааль-тшува» — это тот, кто раскаялся в своем прежнем образе жизни, в своих грехах и стал жить принципиально иначе.

Вместе с тем смысл и этого термина, и самого названия повести Зингера, безусловно, куда глубже. Слово «тшува» на иврите означает «ответ», и в буквальном переводе «бааль-тшува» — это «муж ответа», «человек, нашедший ответ на свои вопросы». Сам процесс обращения светского еврея к вере своих предков обозначается выражением «хазар ле-тшува» — «возвращение к ответу».

Этот небольшой экскурс в еврейскую фразеологию кажется автору этих строк крайне важным, так как без него невозможно понять глубинный смысл этого, небольшого по объему, но одного из самых значительных произведений Башевиса-Зингера до сих пор в силу целого ряда причин не оцененного по достоинству ни еврейским, ни мировым читателем.

Между тем, еще до того, как в марте 1973 года в «Форвертсе» были напечатаны последние главы повести, она вызвала яростные споры в различных еврейских кругах, и споры эти после каждого ее переиздания вспыхивают с новой силой.

Само обращение Зингера к этой теме именно в начале 70-х годов было, безусловно, не случайно.

Вскоре после окончания Шестидневной войны 1967 года, на рубеже двух десятилетий, в сознании евреев США и Израиля четко обозначился новый мировоззренческий поворот. После возникшего на фоне Холокоста массового разочарования в религии, отказа от веры в Бога и исполнения его заповедей, резкого ускорения ассимиляционных процессов неожиданно началось почти столь же массовое возвращение к религиозному мировоззрению и его ценностям. Опустевшие было американские и израильские синагоги стали вновь заполняться прихожанами. Люди самых разных возрастов — от убеленных сединами солидных отцов семейства до совсем юных студентов и кибуцников — спешили по вечерам в иешивы на лекции по иудаизму и уроки Торы и Талмуда, переходили на употребление кошерной пищи и начинали строго следовать всем ограничениям, накладываемым иудаизмом на евреев в субботу.