Границу между Эфиопией и Кенией пересекли над огромным озером Рудольфа и оттуда проследовали над западным районом Кении в юго-юго-западном направлении. Несмотря на то что летели они высоко, облака все же были над ними и время от времени поливали самолеты дождем. По рации сейчас слышался разговор контрольной башни в Энтеббе с пилотом самолета «Бритиш эйрвейс» в момент его взлета с тамошнего аэродрома. Точно в назначенный срок, в двадцать два тридцать по израильскому времени достигли озера Виктория — залива на территории Кении у города Кисомо. Там, по плану, первый самолет должен был отделиться от трех остальных, и там же началось снижение перед посадкой в Энтеббе. Угодили в очень бурную погоду, искры скопившегося в воздухе статического электричества мелькали на переднем стекле самолета.
Три самолета, которые должны были ожидать в воздухе, дав первому самолету примерно шесть минут на выполнение главного действия, кружились в буре в витках снижения, а первый самолет продолжал лететь вперед один, прямо к озеру Виктория. Направление его было на запад, к большому острову к югу от Энтеббе. Сфокусировавшись в этой точке, самолеты смогут продолжать путь по прямой линии на север к аэродрому. Впервые возникла связь с самолетом КП, кружившим над ними. Здесь, над землей Черной Африки, свободно говорили на иврите, безо всяких кодов. «Ты уже видишь огни на посадочной полосе?» — спросил Бени Пелед Шани, и тот ответил, что пока еще нет.
На этой стадии, во время пересечения очага бури над озером Виктория, Йони прошел в хвостовую часть самолета. Часть солдат все еще спали. Йони прошел, разбудил спящих и приказал надеть патронташи и приготовиться к посадке. Гиора, который спал в «мерседесе», помнит, как Йони разбудил его с улыбкой. Йони нагнулся, чтобы разбудить Амицура, спавшего на полу самолета, под машиной. Шломо, как и свойственно солдату, сомневался, сколько слоев одежды надеть: из-за бури ему было неясно, холодно или тепло там снаружи, в Уганде. Алик, спавший большую часть полета на капоте одного из джипов, проснулся и почувствовал голод, поскольку, когда ели в Шарме, он совсем не ел, и пошел в кабину поискать чего-нибудь утолить голод.
И Рани проснулся — впервые с тех пор, как уснул в начале полета. Когда вылетали из Шарма, еще не было окончательного разрешения на операцию, поэтому Рани спокойно закрыл глаза, в полной уверенности, что самолетам вот-вот велят вернуться в Израиль. Теперь, проснувшись, он вдруг обнаружил, что скоро приземлится в Уганде. И впервые почувствовал некоторое волнение. Посмотрел в окошко рядом. Буря уже была позади, и усеянное звездами небо освещало внизу воду озера Виктория. Рани продолжал сидеть на месте, повторяя про себя порядок действий отряда, представляя себе терминал и расположение его дверей.
Бойцы заняли свои места в машинах. Момент посадки приближался, и волнение людей достигло предела. Тут Йони совершил нечто исключительное, из ряда вон выходящее, такого не было раньше ни перед одной операцией. Он прошел вдоль ряда машин, пробираясь по крышам джипов, от солдата к солдату, от офицера к офицеру, и — улыбкой и словом, иной раз пожатием руки — подбодрил каждого из своих людей.
«Был красноватый свет, и мы видели его лицо, — рассказывает Шломо. — Он был без берета, без портупеи и оружия… Он говорил со всеми, улыбался, бросал несколько слов ободрения каждому. Это было, как будто он прощается, как будто знает, что с ним будет. Он не отдавал людям оперативных команд, только хотел вселить в них уверенность. Я помню, что самому молодому в нашем отряде — Пинхасу — он тоже пожал руку… Он вел себя скорее как товарищ… Мне казалось, что он чувствовал: с этого момента события — или, по крайней мере, их большая часть — начинают зависеть от этих людей… Он был, конечно же, самым опытным среди бойцов. И я помню, как он проходил, слегка подшучивая, как будто беседуя и высвобождая людей перед боем».
«Помните, — сказал им Йони, — что мы — лучшие из всех, кто будет там, в Энтеббе. Нам нечего опасаться». Дойдя до Арнона, пожал ему руку и сказал: «Убивай без колебаний этих мерзавцев», имея в виду террористов. И людям своего звена, доктору Давиду и связному Тамиру, пожал Йони руки. «Будет порядок, — сказал он Тамиру. — Сделаем это чисто, не беспокойся». На заднем сиденье своего джипа, слева, сидел Пинхас. «Ты что улыбаешься, Пинхас?» — спросил Йони, дойдя до него, и потрепал рукой черную гриву молодого солдата.
«Это создало ощущение личной связи между ним и нами, бойцами Части, находящимися при исполнении задания, — рассказывает Пинхас. — Не то что командир, раздающий сверху приказы подчиненным, а те, со своей стороны, спускают их дальше, так что тебе, солдату, только и остается, что поглядывать на вершину пирамиды. Йони дал ощущение личной связи между командиром операции и последним из бойцов, которым, в смысле возраста, был я. Этот контакт с ним, перед самой посадкой, вызвал у меня очень-очень хорошее чувство».