Последний бой Пересвета

Их было трое. Всё же не так глуп оказался Алты, чтобы нападать в одиночку. Нашёл сообщников, но и они шуршали так громко, что слышно было издалека. Белое лезвие Погибели мелькнуло в темноте. Яков пригнулся, выхватил из голенища нож. Одному из нападавших полоснул по правой руке. Длинный кинжал упал на землю, человек взвыл, покатился по траве. Второй взмах Погибели чуть не задел Якова. Мог бы задеть, если б Алты – косматое чудовище в бараньей шапке – был чуть проворнее, но татарин оказался неуклюж. Появись здесь Пересвет, непременно посмеялся бы над эдаким воином, как смеялся над Ванькой Вельяминовым. Яков снова пригнулся, клубком покатился под ноги врагу, резанул ножом под колено. Алты упал, а Яков вскочил, больно наступил ногой тому на руку. Рука разжалась. Теперь Погибель была у Якова, и потому третий противник, облачённый в кольчугу, получив удар по плечу, охнул, зажал другой рукой рану, ломанулся через заросли вниз по склону и скрылся из вида. Остальных двоих пришлось добить, чтоб не начали звать подмогу и не рассказали сторожу лошадиного загона, кто им раны нанёс и куда побежал.

Вот так негаданно приспела Якову пора уезжать. А ночная темнота в подспорье. Он кинулся в свою юрту, схватил дорожный мешок, полный сухарями, и устремился вниз по пологому склону. Стрела, стреноженная, паслась там внизу возле отары овец. Седло и уздечка лежали неподалёку, спрятанные в кустах.

Пастушья собака, увидев бегущего Якова, гавкнула было, но, поняв, что тому нет дела до овец, глухо зарычала, а затем и вовсе замолкла.

Яков седлался быстро. Запоздало вспомнил, что к сухарям неплохо бы взять с собой воды, но тут увидел – к седлу привязана деревянная фляга. В ней оказалась та самая вода из источника, горьковатая на вкус. Вспомнились мимолётные слова Зубейды о том, что эта вода лучше утоляет жажду, чем обычная.

Взлетев в седло, Яков на прощанье оглянулся в ту сторону, где стояла юрта красавицы, хотя в кромешной тьме уже ничего бы не увидел.

Стрела двигалась по траве легко и почти бесшумно. Неуловимой ночной тенью спустилась с Пятиглавой горы, неся Якова на себе.

* * *

Через несколько дней, прокладывая себе дорогу в камышах солёного озера Маныч, вспугивая разомлевших от первого зноя чаек, Яков припоминал последние слышанные им слова Зубейды. Она сказала их, выпроваживая его вон из своего войлочного жилища:

– Не думай обо мне слишком часто, не изводи себя понапрасну тоской и печалью. Будь весел. Вспомни обо мне только тогда, когда настанет время нам соединиться.

Как же так? Нешто можно забыть её? Да чем же он жить-то тогда станет?

Вот осталось позади озеро. Широкая степь стелила под копыта лошади вешнюю зелень разнотравья.

Уже поднимаясь по Дону на ладье малознакомых коломенских купцов, Яков позабыл на время татарскую речь. Москва манила колокольным перезвоном и перестуком молоточков Бронной слободы.

* * *

Из рукописи, сожжённой воинами Тохтамыша, потомка Джучи, в году 1382-м от Рождества Христова: