Последний день

Понятно, что ученики Иисуса точно так же были уверены в справедливости «распределения» увечий и бед между малыми и великими грешниками. Преступники пожинают то, что посеяли, и их мысли, желания и дела возвращаются к ним в справедливой мере. Апостолы попытались применить закон «сеяния и жатвы» по отношению к рожденному слепым калеке, который не успел ничего «посеять», находясь в материнской утробе, и потому закономерно пришли в смятение. Действительно, какая справедливость, какой закон присудит слепоту нерожденному ребенку за грехи родителей? Закон, приговаривающий к оскомине детей, так и не отведавших винограда отцов, в высшей степени несправедлив. И какое жестокое сердце сможет бросить рожденному слепцом ребенку унизительное: «Заслужил!»

От этих мыслей чуть было не лопнула моя голова, но я так и не нашел верного ответа. Внезапно мне подумалось: ученики Христа не могли задать настолько глупый вопрос, взяв за основу убеждение, что плод в материнской утробе мог каким-то неведомым образом совершить умышленное или неумышленное преступление против божественного порядка или закона, однако мужчина родился слепым, а слепота, в свою очередь, является воздаянием за ослушание в порядке «сеяния» и «жатвы». Не имели ли они в виду, что мужчина «согрешил» еще прежде, чем очутиться в животе своей матери? Может быть, он жил, умер, а потом снова родился с грехами предыдущей жизни, обрекшими его на вечную слепоту?

Да-да, именно это имели в виду ученики Иисуса, и то же самое понял с их слов Учитель. Иначе Он непременно вскричал бы: «Безумцы! Как этот мужчина мог согрешить, пребывая в утробе матери?!» Но он не укорил апостолов за дурные мысли, а всего лишь опроверг их предположение о греховности ребенка и его родителей, умолчав о природе этого страшного воздаяния за нарушение порядка, то есть собственно о слепоте, «являющей дела Господни». Он не восстал против идеи воздаяния за грехи преступника или его соучастников; не отверг Он и самой идеи наказания детей за грехи родителей, хотя наказание ребенка в этом случае было более жестоким, нежели наказание его отца и матери. Значит, «дела Господни», Господни воля и порядок решили ослепить мужчину за его преступные дела, мысли, желания и страсти, за те преступления против Божьего суда, которые он мог совершить только в прошлой жизни.

Если бы несколько минут назад ко мне с небес спустился ангел, чтобы рассказать о многократной жизни и смерти людей, я усомнился бы в его разумности, сейчас же я, перейдя от трагедии деревенского головы к трагедии евангельского слепца, сомневаюсь в разумности каждого, кто верит иначе. Странно, что моя уверенность родилась буквально в мгновение ока! Какая-то могущественная, но бесконечно нежная рука сняла пелену с моих глаз и разорвала ее в клочья… На самом деле я до сих пор не знаю, как зародилась во мне эта уверенность, которая не нуждалась в доказательствах и аргументах. Единственное, что я могу сказать, так это что она нежданно-негаданно заполнила пустоту моей мысли.

При всем при этом идея о многократной жизни не нова. Я, историк философии, давно о ней знал: насколько помню, в нее верили и Пифагор, и индийские мудрецы, и китайские мыслители. Тысячи обитателей Дальнего Востока поставили ее во главу угла своих религиозных и повседневных законов, а я был готов принять ее настолько же, насколько охотно впитывает скала пшеничное семя или каплю воды. Сейчас же, пораженный смертью маленького Шукр Аллаха, я молниеносно ответил на недоумение апостолов: «Кто согрешил – он или его родители?» Мой ответ лишь формально отличается от евангельского: очевидно, ребенок и его родители в прошлой жизни преступили Божью волю, ее порядок, чем неизбежно навлекли на себя несчастье и боль. Ответственность за слепоту – это целиком и полностью их ответственность.

Люди причиняют себе боль собственными же делами, мыслями и страстями, которые, заведомо для них, несовместимы с божественным порядком. Их боль – ответ того самого порядка на их же преступления. Люди могут нарушить этот порядок неосознанно, по глупости, и тогда боль послужит путеводителем к существующему порядку, его неусыпающему оку и бесстрастным весам. Порядок не знает посредников и дружбы, и потому он мудр и справедлив. Что касается моего брака с Руʼйа и рождения нашего сына-инвалида – равно как и «испытания» деревенского головы семью дочерями – то над этими непонятными проделками божественного порядка я даже не берусь размышлять.