Последний долг

Но Кат, конечно же, не послушал. Связав руки Жасмин, он повернулся и посмотрел на меня. Кожаные ремешки, вгрызаясь в лодыжки и запястья, крепко держали меня на столе, который был приведён в вертикальное положение, и я висел, словно распятый Иисус.

Я увижу всё, я всё прочувствую, но никак не смогу помешать.

Взгляд карих глаз сестры встретился с моим — напуганный взгляд двенадцатилетней девчонки.

— Не надо. Пожалуйста, не надо, — сквозь всхлипы молил я.

Подойдя к столу, Кат взял тоненькое лезвие.

— Я понял, что научить тебя отключать восприимчивость через боль бесполезно. Посему, придумал идею получше.

Громко протопав по полу подошвами тяжёлых ботинок, он вернулся к дочери.

Я боролся изо всех сил, заставляя дыбу стонать от моих попыток сорвать ремешки.

— Не трогай её. — Жас. Сестрёнка.

Поставив её на ноги, Кат удерживал сестру, приобняв за плечи. Её чёрные лакированные туфельки больше не блестели, они были покрыты пылью и местами потёрты. Я помню, как она получила их. Мама подарила ей их просто за то, что она была такой сладкой и милой маленькой девочкой.

— Только в твоей власти остановить всё, Джетро. — Кат провёл лезвием по плечу Жасмин, разрезая её голубенькое платьице и открывая кусочек кожи. — Всё, что тебе нужно, это сфокусироваться на моих мыслях, а не на её. — Задел остриём нежную плоть, не настолько сильно, чтобы порезать, но достаточно, чтобы она вздрогнула.

Прикусив губу, Жасмин затихла. Когда мы играли, она смеялась и шутила, но чуя опасность или испытывая страх, всегда затихала. Ничто не могло заставить её говорить: ни угроза ножом, ни мои мольбы освободить её. Она стояла в его объятиях и молчала.

Но, мать твою, как же громко она думала. Крича мысленно о помощи, Жасмин ненавидела меня за то, что помочь я ей не мог. Она разрывалась между любовью к отцу и отвращением к тому, что он делал. Моя сестра изничтожила меня. Смяла и выбросила, словно фантик, не давая сосредоточиться на чём-то другом.

Кат снова прошёлся ножом, но в этот раз, надавив сильнее.

Жасмин дёрнулась и начала рваться в его хватке.

— Стой. Не делай так больше. У меня получилось. Я больше не слушаю её. Я чувствую только тебя. — Ложь. Наглая ложь. Но из-за правды я и попал в эту передрягу, возможно, с помощью вранья мне удастся выбраться.

— И о чём же я думаю, мой мальчик? — склонив голову набок, спросил Кат.

Руки сжались в кулаки, когда натяжение мышц и суставов стало невыносимым. Мысли Жасмин захлёстывали, заглушая Ката. Я не слышал его и не хотел слышать.

Поэтому продолжил врать.