Последний долг

Он бросился ко мне, нервно расстёгивая ремни, и его совершенно не заботило, что освободившись от пут, я мгновенно рухнул в грязь. Развязав меня, отец подбежал к Жасмин и взял её на руки.

— Мы едем в больницу, Жасси. Господи, прости, пожалуйста!

Он думал только о том, как всё исправить.

Но уйти далеко я ему не дал.

Я атаковал, став таким, как он, буквально жаждя крови.

Я не гордился этим. Увидев на видео исчадие ада, запрыгнувшее на спину отца и избивающего его той самой резиновой дубинкой, руки задрожали.

Я смотрел, словно заворожённый, на эту волшебную трансформацию из жертвы в агрессора. Наблюдал, как Кат падает на пол, закрывая лицо руками.

Я мог бы убить его в тот день. И убил бы, если бы Жасмин криком не остановила.

Ужас в её голосе вырвал меня из кровавого тумана, и помощь ей встала на первое место, нежели месть отцу.

Подхватив сестру на руки, я побежал в дом. Это я отвёз Жасмин в больницу, пока Кат лежал без сознания на полу сарая.

— Выключи, — закрыв глаза, сказал Кат, вздрагивая от звуков на плёнке.

Прерывисто дыша, я завозился с аппаратом, переключая с карты памяти, на запись.

Никто из нас не заикнулся о том, что только что увидел, или о том, что почувствовал. Мы оба знали, кто выиграл в ту ночь, и я ждал контрибуции. Но Кат не наказал меня, претворившись, будто ничего не произошло, несмотря на синяки, украшавшие его тело. Уроки наши продолжились, но уже не такие болезненные.

Казалось, Кат жаждал боли за то, что сделал с Жас.

Слегка откашлявшись, я направил объектив камеры на него.

Картинка в видоискателе дрожала, но видно было достаточно хорошо.

Это моя страховка.

Кат понял всё незамедлительно, склонившись над блокнотом, оставленным мной на его коленях. Мысленно отгородившись от происходящего между нами, он зачитал текст, написанный моими каракулями. Зачитал не для меня, но для Жасмин, Кеса и будущих наследников Хоуксридж Холла.

Время от времени он отрывал взгляд от листка, и смотрел прямо в объектив камеры, изъявляя свою последнюю волю.

Чем ближе чувствовался финал, тем сильнее тряслись руки. Лихорадка не давала ясно мыслить, а голос отца грозился погрузить меня в транс.

Мне нужно было скорее отдохнуть.

Кат, наконец, закончил.

Выключив камеру, я положил её рядом с собой для сохранности.

Мы уставились на какое-то пятно на полу. Сделать дальнейший шаг сил не было, хотя я понимал, что выбора у меня не осталось.

— Спасибо тебе. Не для меня, для Жас и всех наших работников. Ты сохранил им дома и работу.

И вдруг меня пронзила мысль.

Я планировал ликвидировать сеть по контрабанде бриллиантов после смерти Ката, но его бескорыстный жест по сохранению компании и возвращению моих прав по рождению, напомнил мне, что дело не в том чего хочу я. У меня были люди, за которых я был в ответе. Я не мог их бросить, лишив средств к существованию.

— Береги тех, кого любишь, Джетро, — закашлявшись, произнёс Кат. — Не становись мной.

Он говорил одно, но сердцем чувствовал другое. Он делал то, чему его научили. И теперь он хотел уйти. Он хотел остановить боль, и я не винил его за это.

Он сделал то, что сделал бы любой находящийся на смертном одре — покаялся и принял прощение.

Освободил душу от бремени.

Подняв нож, я вложил его рукоять в ладонь Ката, сжав вокруг неё его безвольные пальцы. Сухожилия и связки больше не реагировали на сигналы мозга. Он больше не дееспособен на оставшуюся, уже не долгую жизнь.

Наши взгляды встретились.

— Ты же сделаешь это, правда?

Я покачал головой, направляя его руку с ножом к груди.

— Нет.

— Но как же?

— Я не могу убить тебя. Но и не могу позволить жить с этой болью, — ответил я, чувствуя, как откликнулось тело на воспоминания. Оно помнило.

— Ты мне поможешь?

Я кивнул.

— Ты хороший сын, Кайт. — Использовав последние остатки сил, Кат слегка подался вперёд, поцеловав меня в лоб.

Я резко вдохнул, отбрасывая всё, что было между нами, и принял его поцелуй. Его благословение. Всё было сказано без слов.

Я бы хотел, чтобы сложилось по-другому. Чтобы мне не пришлось так поступать.

Но отец кивнул, дав понять — он готов.

Да и вправе я судить за последнее желание после того, что сделал с ним?

Не прерывая зрительного контакта, я надавил на рукоять ножа.

Так много боли, чтобы заставить его прозреть.

И всего мгновение, чтобы освободить.

Нож проник в его грудь, и боль исказила лицо отца. Он застонал, когда я прокрутил рукоять, погружая острие глубже, стараясь скорее принести ему покой.

Он достаточно настрадался. Я хотел отпустить его без боли.

Склонившись над умирающим отцом, я прижался лбом к его лбу. На шее ещё бился пульс, а душа пока цеплялась за тело, но с последним вздохом, вырвавшимся из его разбитой груди, я закрыл глаза и поцеловал его в щёку, сказав:

— Прощай, папа.

Я совершил то, на что у меня никогда не хватило бы мужества. Впитав последнюю мысль отца, я держал его крепко за руку, пока он покидал этот мир. Я был с ним до конца.

В его взгляде я читал послание, идущее от сердца: «Береги тех, кого любишь, Кайт. И не сомневайся, что я всегда гордился тобой. Очень гордился».

И… Он ушёл.