— Я готов уйти, Кайт. Я хочу уйти. Позволь обрести покой. Позволь исправить ошибки нашей семьи.
Сердце забилось сильнее. Как бы ужасно я не мучал отца, принуждая к честности, я не мог убить его.
Не теперь, когда мы обрели ту связь, которая должна была быть между нами изначально. Мужская связь. Связь отца и сына.
Ещё одна слеза скатилась по моей щеке.
— Я принимаю твои извинения и прощаю тебя, — передав ему нож, ответил я. — У меня нет власти даровать тебе искупление за то, что ты сделал с Жас, или с Кесом, или с Эммой и Роуз, или другими людьми, но я обещаю, что они узнают, что ты сожалел о содеянном. И, я думаю, они простят тебя со временем.
Кат сжал челюсти от боли, когда я отодвинулся.
Присев перед ним на корточки, я случайно коснулся его израненных коленей.
— Я не смогу убить тебя, папа.
Я не называл его так с момента, когда он травмировал Жасмин.
Последнее время он не заслуживал такого обращения.
Кат улыбнулся, и наши взгляды встретились в темноте.
— Я всегда любил тебя. Ты же знаешь это?
Захотелось соврать. Сказать, что вряд ли любовь руководила им, когда он подстрелил меня. Или когда искалечил Жасмин. Что каждый день я стремился к его уважению и любви, не зная, в чём причина его садизма.
Но нельзя лгать умирающему.
Я знал, что он любит. Именно поэтому верил, что однажды доброта внутри него возьмёт верх, и что он станет лучше.
Детская надежда, наконец, обернулась реальностью.
Но недолго продлится счастье.
— Кайт… прежде чем уйти… мне нужно… нужно исправить ошибки, — проговорил он полным печали голосом. — Нужно сделать что-то, что защитит вас, когда я окажусь в могиле.
И если бы я кожей не чувствовал его искренность, ни за что не поверил бы, что отец так о многом сожалеет. Он ненавидел себя и безумно сожалел о своих поступках. Не только по отношению к Жасмин и ко мне, но так же и к Ниле, Кесу, Дэниелю. И Роуз. Больше всего он думал о Роуз.
Глядя на него в упор, я пытался понять, чего же он хочет… Чего?
— Лист бумаги? Ты это хочешь?
— Ты всегда умел хорошо читать мысли, — криво улыбнувшись, ответил он.
— Да, даже когда ты пытался выбить из меня эту дурь.
В этих словах была только правда. Ни осуждения или обвинения. Только констатация факта.
— Мне жаль, — кивнул Кат в ответ.
— Знаю, — тяжело поднявшись на ноги, ответил я, и, подойдя к столу с орудиями пыток, открыл чахлый ящик, найдя внутри обглоданный мышами блокнот и покусанный карандаш.
Вернувшись к отцу, я протянул ему принадлежности.
Он попытался было взять их, но не смог. Руки его больше не слушались.
— Тебе придётся самому, — вздохнув, сказал он.
И опять, он не обвинял. Лишь констатировал. Он принял своё наказание, и не было в нём ненависти
— Что ты хочешь, чтобы я написал?
Глубоко вздохнув, он задумался, и, наконец, начал диктовать:
— Я, Брайан «Валчер» Хоук, торжественно клянусь, что смерть моя оправданна и мою принята добровольно. Я отказываюсь от всех ранее принятых распоряжений о том, что, если смерть моя будет расценена как убийство, мой первенец, Джетро «Кайт» Хоук должен быть вычеркнут из завещания. Я аннулирую все действующие соглашения об отправке его в Психиатрический институт Санни Брук и отменяю все дальнейшие инструкции, касательно моей дочери и других наследников.
Голос его дрогнул, но собравшись с силами, Кат продолжил:
— Здесь и сейчас, я составил новое завещание, свидетелем и законным наследником коего стал Джетро Хоук. Согласно моему новому волеизъявлению ему и переходят все земли, поместья, титулы и состояние после моей кончины. Такова моя воля.
— Подержи лист и помоги взять карандаш, — неловко пошевелившись, попросил Кат.
Сглотнув вставший поперёк горла ком, я аккуратно вложил карандаш отцу в руку, подставив лист с новым волеизъявлением под остриё стержня. Будет ли эта подпись иметь силу в суде, я не знал, но, в любом случае, к нашим услугам всегда есть дорогие адвокаты. Маршалл, Бэкхэм и Коул позаботятся о том, чтобы бумаги были верно оформлены и поданы в срок. А затем я уничтожу их контору, чтобы они больше не смогли обслуживать монстров, вроде нас.
Кат тяжело задышал, старательно выписывая имя. Подпись получалась неразборчивой, и, вспомнив о том, что ещё таилось в этом амбаре, я снова поднялся на ноги.
— Подожди.
Я вернулся с маленькой ручной камерой и новой батарейкой, которые хранились в надёжном месте, подальше от чужих глаз. Я не позволял себе вспоминать, зачем это устройство было здесь.
Загрузив батарейку в слот, я включил девайс.
И на экране появилось последнее заснятое событие.
Со мной в главной роли.
На этой крошечной камере хранились события вечера, когда Жасмин сломала спину. Я помнил тот день с кристальной ясностью. Кат тогда не хотел так сильно ранить её.
Потрескивая, видео ожило на маленьком экране.
— Кайт… Я ног не чувствую, — глядя на меня, прошептала Жасмин.
С Ката мгновенно слетел образ напыщенного императора нашего поместья, мгновенно превратив его в напуганного родителя.