В садах внезапно разыгралась буря, даже ещё неожиданней, чем начинаются бури в Высокогорье. Свет померк, а потом с тёмного неба стали падать предметы. Ищейка не знал, откуда явилась буря, и это не очень-то его волновало. Ему нужно было беспокоиться о более важных вещах.
Они тащили через высокие двери раненых, которые стонали, ругались, или хуже того, ничего не говорили. Двоих оставили снаружи — они уже вернулись в грязь. Не было смысла тратить дыхание на тех, кому уже давно не помочь.
Логен держал Молчуна под мышки, Ищейка за ноги. Его лицо стало белым, как мел, не считая красной крови на губах. По его лицу ясно было, насколько он плох, но он вовсе не жаловался, только не Хардинг Молчун. Ищейка и не поверил бы, если б он начал жаловаться.
Они уложили его на пол во мраке по другую сторону двери. Ищейка слышал, как что-то стучало по окнам, грохотало по земле снаружи, било по крышам сверху. Внутрь вносили всё больше людей — сломанные руки, ноги, и что ещё похуже. Следом вошёл Трясучка — окровавленный топор в одной руке, а другая, на которой раньше висел щит, безвольно обвисла.
Ищейка никогда не видел такого коридора. Пол из зелёного и белого камня, гладко отполированный и сияющий, как стекло. Стены увешаны огромными картинами. Потолок отделан цветами и листьями, вырезанными так искусно, что они казались почти настоящими, вот только сделаны были из золота, и блестели на тусклом свету, который лился через окна.
Люди наклонялись, перевязывали раненых товарищей, давали им воды и слова утешения, накладывали шины. Логен и Трясучка просто стояли, глядя друг на друга. Без ненависти, на самом деле, но и без уважения. Ищейке сложно было описать, что это было, да его это не особенно и волновало.
— О чём ты только думал? — резко бросил он. — Свалил вот так, сам по себе? Я думал, ты вроде теперь вождь! Так не годится!
Логен лишь уставился на него в ответ, его глаза блестели во мраке.
— Надо помочь Ферро, — пробормотал он. — И Джезалю тоже.
Ищейка вытаращился на него.
— Кому помочь? Здесь нужно настоящим людям помогать.
— Я мало чего понимаю в том, как лечить раны.
— Только в том, как их наносить! Давай тогда, Девять Смертей, если тебе так надо. Приступай.
Ищейка видел, как вздрогнуло лицо Логена, когда он услышал это имя. Он попятился, прижав одну руку к боку, а другой сжимая окровавленную рукоять своего меча. Потом повернулся и захромал по блестящему коридору.
— Больно, — сказал Молчун, когда Ищейка сел перед ним на корточки.
— Где?
Тот улыбнулся кровавой улыбкой.
— Везде.
— Ясно, ну… — Ищейка задрал его рубашку. Половина его груди была вдавлена, огромный сине-чёрный синяк расползался по ней, как смоляное пятно. Почти не верилось, что человек может дышать с такой раной. — А-а… — пробормотал он, понятия не имея, с чего даже начинать.
— Думаю… мне конец.
— Что, от этого? — Ищейка попытался ухмыльнуться, но у него не получилось. — Всего лишь царапина.
— Царапина, да? — Молчун попытался поднять голову, поморщился и откинулся назад, часто дыша. Он уставился вверх, широко раскрыв глаза. — Охуенно красивый потолок.
Ищейка сглотнул.
— Ага. Наверное.
— Я должен был умереть в бою с Девятипалым, ещё давным-давно. Всё остальное было даром. Но я благодарен за это, Ищейка. Я всегда любил… наши разговоры.
Он закрыл глаза и перестал дышать. Он всегда говорил мало, Хардинг Молчун. Прославился этим. А теперь умолк навсегда. Бессмысленная смерть, вдалеке от дома. Не за то, во что верил, что понимал, и безо всякой пользы. Напрасная потеря. Но с другой стороны Ищейка повидал, как многие люди возвращались в грязь, и в этом никогда не было ничего прекрасного. Он глубоко вздохнул и уставился в пол.
Единственная лампа отбрасывала ползучие тени по ветхому коридору, на грубые камни и осыпающуюся штукатурку. От неё наемники превратились в зловещие очертания, а лица Коски и Арди — в незнакомые маски. Казалось, темнота сгущается внутри тяжёлого каменного арочного прохода и вокруг двери за ним — древней, шишковатой, выщербленной и усеянной чёрными железными заклёпками.
— Что-то весёлое, наставник?
— Я стоял здесь, — прошептал Глокта. — На этой самой точке. С Зильбером. — Он протянул руку и коснулся пальцами железной ручки. — Моя рука лежала на щеколде… и я прошёл дальше. —
Глокта почувствовал, как по его искривлённому хребту прошла дрожь, когда он наклонился к двери. Он слышал что-то издалека, приглушённое бормотание на языке, которого не понимал.