Последний год жизни Пушкина

Несчастную жену с большим трудом спасли от безумия, в которое ее, казалось, неудержимо влекло мрачное и глубокое отчаяние. Император был великолепен во всем, что он сделал для этой несчастной семьи.

——

Дантес, после того как его долго судили, был разжалован в солдаты и выслан за границу; его приемный отец, которого общественное мнение осыпало упреками и проклятиями, просил отозвать его и покинул Россию — вероятно, навсегда. Но какая женщина посмела бы осудить госпожу Пушкину? Ни одна, потому что все мы находим удовольствие в том, чтобы нами восхищались и нас любили, — все мы слишком часто бываем неосторожны и играем с сердцами в эту ужасную и безрасчетную игру! Мы видели, как эта роковая история начиналась среди нас подобно стольким другим кокетствам, мы видели, как она росла, увеличивалась, становилась мрачнее, делалась такой горестной, — она должна была бы стать большим и сильным уроком несчастий, к которым могут привести непоследовательность, легкомыслие, светские толки и неосторожные поступки друзей, но кто бы воспользовался этим уроком? Никогда, напротив, петербургский свет не был так кокетлив, так легкомыслен, так неосторожен в гостиных, как в эту зиму! <…>

57[677]

М. П. Погодин

Из дневника

Февраль 1. Слух о смерти Пушкина. Не верится.

2. Подтвердилось. Читал письмо и плакал. Какое несчастие! Какая потеря! А как хорош наш царь! <…> Плакал и плакал и думал о Пушкине. Вспомнил предсказание ему. <…>

3. Написал несколько строк о Пушкине для прочтения студентам. Плакал, говоря с Шевыревым. Напишу о Пушкине особо. <…>

4. К <Ф.> Толстому и Баратынскому. Все говорили о Пушкине и плакали. Все подробности запишу. <…>

7. <…> Елагин о несчастных его обстоятельствах, о Пушкине. <…>

9–20. <…> Вечер с Глинкою и прочими, о Пушкине и проч. <…>

Поездка к Бекетову и в Симонов монастырь. Архимандрит отклоняется от обедни за упокой и панихиды, ибо не желает тайная полиция. «Вы хотите говорить речь». — «Что за вздор». — «И я говорил то же, ну, а как заговорят». — «Помилуйте, государь почтил Пушкина, как же нам?» — Не давать певчих. Я рассказал это графу. «Не может быть, чтоб правительство не желало, — сказал он, — какое-нибудь недоразумение».

21–28. <…> Даль рассказывал о последних минутах Пушкина нашего. За три дня до смерти он сказал: «Я только что перебесился, я буду еще много работать». О, какая потеря! <…>

Разговор о происшествии после смерти Пушкина, нелепых подозрениях. <…>

Март. 2. <…> Ездил к Аксаковым. Говорили о Пушкине, которого истинно горько сожалеет Ольга Семеновна. Удачно сказал я о Пушкине, что он хотел казаться Онегиным, а был Ленским. Какая драма его жизнь! Думал о сочинении «Отечество». Толковали о впечатлении, произведенном смертью Пушкина в обществе, при дворе и проч., между литераторами. Пушкина боялись все и ждали стихов в роде Уварову.

58[678]

В. А. Муханов

Из дневника

1/13 февраля. Сегодня годовщина по матушке, день сам по себе грустный, который еще более омрачился известием, сообщенным мне братом. Пушкин дрался на дуэли и смертельно ранен. Он долго получал безымянные письма, оскорбительные для чести его, стал подозревать сочинителем оных голландского посланника барона Геккерна и, потеряв терпение, сам написал бранное письмо, но только подписав оное, к низкому голландцу. Посланник послал за Дантесом, незадолго до того им усыновленным, вследствие 500 т. рублей, полученных старым Геккерном от голландского короля, и объявил ему, чтобы он кончил дело. Дантес в ответ вынул из кармана вызов Пушкина. На другой день они стрелялись в 20 шагах. Поэт получил пулю в живот и упал; к нему было подбежал противник его, но он просил его стать на свое место, выстрелил и ранил ему руку. Государь здесь, как и всегда, обнаружил великую душу, живо ценящую все высокое и заключающую всегда отголосок на прекрасное. Император написал собственноручно карандашом записку к поэту следующего содержания: «Если хочешь моего прощения (за дуэль, вероятно) и благословения, прошу тебя исполнить последний долг христианина. Не знаю, увидимся ли на сем свете. Не беспокойся о жене и детях; я беру их на свои руки». Пушкин был тронут, послал за духовником, исповедался, причастился и, призвав посланного государева, сказал ему: «Доложите императору, что пока еще вы были здесь, я исполнил желание его величества, и что записка императора продлит жизнь мою на несколько часов. Жалею, что не могу жить, — сказал он потом друзьям своим, окружающим умирающего, — отныне жизнь моя была бы посвящена единственно государю». Жене своей он говорил: не упрекай себя моей смертью: это дело, которое касалось одного меня. Секундантом Пушкина был полковник Данзас; подробности о сем несчастном событии получил от А. Я. Булгакова.

3/15 февраля. Получено горестное известие о кончине Пушкина, последовавшей 29 января. Государь посылал к нему наследника. Пишут, что сие несчастие возбудило сильное негодование против Геккерна и вообще иностранцев.