Последний грех

– Интересно, – уголком рта усмехнулся Соколов, ковыряя еду на тарелке. – И что ты на меня накопал? И зачем мне это надо? И как я сам свои убийства расследую?

Журналист отправил в рот наколотый гриб:

– Накопал, что вы принципиальный правдоруб, из-за чего у вас проблемки были и с начальством, и с мафией. Про дело Тугушева выяснил…

– Ну, это все не секрет. И?

– Могли бы наводить порядок в стиле Берии. А потом подставить какого-нибудь дурачка, нарика, договориться там с Раткиным тем же, и дело в шляпе. А сами – в Москву, на повышение, как устранивший разгул преступности.

Улыбка Соколова стала шире. Он открыто посмотрел в глаза Миронову и одобрительно кивнул:

– Складно поешь. Но так же и про тебя можно предположить. Журналист сам раскрыл преступления, менты, как всегда, мышей не ловят, а ты маньяка поймал. И в Москву, на повышение. Ты, кстати, и искусствовед, Библию знаешь, язык этот, а я-то отродясь в руки ее не брал.

– Тоже верно, – не стал отпираться Иван. – Но! – Он поднял указательный палец, привлекая внимание собеседника к своим словам, перегнулся через стол и заговорил полушепотом: – Есть тот, кто Библию цитирует наизусть и вообще повернутый на теме религии. Обет молчания давал. В пещерах торчал. Якобы. Затворник, понимаешь. Никто же его в этих пещерах не видел, верно? Право славный головного мозга. Это точно не вы. Ну, и не я, конечно, я по Гумилеву диплом писал, не по Иоанну Златоусту.

– Это отец Роман, что ли?

– Ну, нас же не сто человек приехало, свежей крови-то. Он третий получается.

– Ну, я, чай, догадался, просто… Мы его проверяли, конечно, но… хм…

– Это предположение, разумеется.

Журналист откинулся на спинку стула и поднял руки, как будто сдаваясь. Дескать, я ничего не утверждаю, но тем не менее.

– Просто я попов не очень люблю и как-то сразу на него внимание обратил. И еще…

Рассуждения Миронова прервала возня за дверью. Слышно было, что снова открылась входная дверь и кто-то, шаркая, ввалился в коридор. Голоса слышались глухо, слов было не разобрать – хозяева старались говорить как можно тише. Однако и так было понятно, что произошло что-то нехорошее.

Соколов встал, обеспокоенно посмотрел на Ивана. Тот прислушался и отрицательно покачал головой. И тут раздался пронзительный женский крик, о мутное стекло двери в комнату ударилось чье-то тело, и стали слышны причитания:

– Сыночка, сынок…

Оба гостя, не сговариваясь, выскочили в коридор. Перед ними предстала неприятная картина: на полу у двери распластался, бесконтрольно шевеля руками и ногами, паренек, сильно похожий на Раткина. Даже небольшие усы над губой имелись. Он весь был покрыт быстро тающим снегом, будто не шел до дома, а полз на животе. Лицо у парня производило болезненное впечатление – оно было каким-то оплывшим и лишенным выражения.

Отец с матерью стояли над ним на коленях, совершенно выбитые из колеи. Раткин тряс сына за плечи, стараясь привести в чувство, жена зажимала руками свой рот и смотрела на парнишку полными ужаса глазами.

– Да что же ты? Что же ты сорвался-то?! Ведь завязал же… Завязал!

Голос Раткина звучал надрывно. Слышно было, что капитан на грани срыва и чуть ли не плачет.

Парень поднял руку, будто хотел отмахнуться от слишком навязчивого внимания, но она зависла на полдороге. Он медленно почесал щеку и пустил слюну, уставившись мутным взглядом в одну точку. Дыхание у него стало сбиваться, становясь все прерывистее и натужнее.

– Хорошо-то как. Не больно. Дышать только тяжело, – просипел парень и попробовал набрать побольше воздуха. В горле забулькало.

– Ты же у бабушки сидел взаперти, и все хорошо было! Как же ты вышел-то?!

– Реваз ключи подобрал, – почти нараспев протянул Раткин-младший. – Он умеет. Я и вышел.

На миг взгляд парня стал почти осмысленным. Он посмотрел отцу прямо в глаза и сказал:

– Папа. А знаешь, кто Андрея Вадимыча убил?

– Кто? – непроизвольно вклинился в разговор Соколов, но тут же осекся.

Сын капитана икнул:

– Дышать трудно, – и срыгнул вязкую нитку желчи.

– Что сидишь-то? – опомнился внезапно Раткин и скомандовал жене: – В «Скорую» звони скорее!

Катерина мигом сорвалась в комнату, стало слышно, как она лихорадочно крутит диск телефона.

В этот момент парень снова открыл глаза и хрипло прошептал:

– Я убил, папа.

Видно было, что он из последних сил пытается удержать сознание. Парень заговорил очень быстро и сбивчиво, однако все трое мужчин в коридоре так внимательно прислушивались к его словам, что слышали каждое слово очень четко:

– У Тагира людей собрали, ну, типа надо мэра завалить, всех вообще, и быков, и нас – кто на подхвате. Стали жребий тянуть…

Младший снова закашлялся, брызгая слюной и желчью, его тело начало корежить в конвульсиях.

– Саша, Сашенька, да что же ты! – Раткин пытался прижать руки и ноги сына к полу, но выходило плохо. – Ведь ты же завязал! Что же это такое!

Соколов присел рядом, внимательно всматриваясь в Сашино лицо. Ему уже приходилось наблюдать подобные симптомы, и ничего радостного они не сулили.

– Передоз.

– И что же теперь? – всхлипнул капитан.