Последний император. Жизнь и любовь Михаила Романова

Но бывали случаи, когда ее реальное положение становилось двусмысленным. Например, это произошло тогда, когда они вместе с Михаилом отправились 18 октября 1915 года в Мариинский театр. В столице тогда было три императорских театра, и один из них как раз Мариинский, остальные два – Михайловский и Александринский. В тот день столичное общество впервые после свадьбы увидело великого князя Михаила Александровича вместе с супругой.

Освещенный множеством свечей зрительный зал был полон. Офицеры в парадной форме, высокопоставленные чиновники, дамы, увешанные бриллиантами… Наташа чувствовала себя здесь очень неуютно. Ведь именно в Мариинском театре, три года назад, ее публично оскорбил какой-то пьяный офицер из полка Синих кирасир. И здесь же была решена участь другого офицера, который, проявив уважение к Наташе, вошел в ложу поздороваться с ней, и за это был изгнан впоследствии из полка. Оскорбленная, униженная, презираемая обществом… Ей трудно было сделать первый шаг, и войти в зал.

В театр она поехала с Михаилом и великим князем Борисом. Перед тем, как поднялся занавес, оба великих князя вошли в ложу, предназначенную для членов императорской фамилии. Наташе же пришлось довольствоваться другой, расположенной по соседству. Взгляды всех присутствовавших устремились на них. И что же? Оба великих князя, как зачарованные, смотрели на прекрасную женщину, которой запрещено сидеть на публике рядом с мужем. Да, она теперь жена, а не просто возлюбленная. Но в императорских театрах существовали строгие ограничения, и в этом смысле положение Наташи совершенно не изменилось.

Именно так все и выглядело… но только до конца первого акта. Как только начался антракт, оба великих князя поспешили в ложу, где сидела Наташа – с бутылкой шампанского и бокалами в руках. Всем зрителям тут же стало ясно: они предпочитали быть там, где находилась не признанная императорской семьей красавица.

Вечером следующего дня это трио отправилось в Малый театр на Фонтанке – обычный, не императорский. Здесь ограничений не было, и оба великих князя смотрели спектакль, сидя в одной ложе с Наташей. А спустя еще три дня, вновь оказавшись в Петрограде, они отправились в Михайловский театр. На этот раз молодая женщина сидела в ложе не одна, а со своими друзьями – семейством Шлифферов. В антракте повторилась та же история, что и в Мариинском. А еще через месяц они вновь оказались в этом прославленном театре. В тот вечер давали «Лебединое озеро». Партию Одетты-Одилии исполняла Матильда Кшесинская. Она, как всегда, царила на сцене. Но в антракте, когда занавес опустился, внимание всех опять было обращено к Наташе. Она казалась, как никогда, прекрасной. Недаром три великих князя не могли отвести от нее восторженных взглядов – Михаил, Борис и Андрей. Наташа была возбуждена всеобщим вниманием, сверкала бриллиантами и чарующей улыбкой. Ей исполнилось тридцать пять лет, и она находилась в зените красоты.

В те годы ею восторгались, как говорится, и стар, и млад. Ровесник XX века писатель Лев Успенский[151] вспоминал в книге «Записки старого петербуржца» мимолетную встречу с Наталией Брасовой в январе 1914 года: «Из магазина… выпорхнула прелестная молодая женщина в маленькой шляпке, в вуалетке, поднятой на ее мех и еще чуть влажной от редкого снега, в чудовищно дорогой и нарядной шиншилловой жакетке. За ней – одна рука на палаше, в другой маленький пакетик – поспешал юный гвардейский офицер, корнет. Второй пакет – куда больший – на отлете, как святые дары, нес кланяющийся, улыбающийся то ли хозяин, то ли старший приказчик. Ах, как он был художественно упакован, этот августейший пакетик!»

Спустя два года, в январе 1916-го, подпал под ее очарование и зрелый, многое повидавший на своем веку мужчина, – французский посол Морис Палеолог. В тот день он увидел Наташу впервые – в книжном магазине на Литейном проспекте в Петрограде. Увидел… и не мог отвести взгляда. А вечером сделал в дневнике такую запись: «Проезжая около четырех часов по Литейному, я заглянул в антикварную торговлю Соловьева. Я стал рассматривать в глубине безлюдного магазина прекрасные французские издания XVIII века. В это время входит стройная дама лет тридцати и садится за столик, на который для нее кладут папку с гравюрами. Она прелестна. Ее туалет свидетельствует о простом, индивидуальном и утонченном вкусе. Из-под распахнутой шиншилловой шубки видно платье из серебристо-серого шелка, отделанное кружевами. Шапочка светлого меха очень идет к ее пепельным волосам.

Выражение лица гордое и чистое, черты лица прелестны, глаза бархатистые. На шее, при свете зажженной люстры, сверкает ожерелье из чудного жемчуга. С большим вниманием разглядывает она каждую гравюру; иногда она от напряжения мигает и приближает лицо к гравюре. По временам она наклоняется направо, где около нее поставлена табуретка с другой папкой гравюр. Малейшее ее движение отдает медленной, волнистой, нежащей грацией…

Выйдя на улицу, вижу за своим автомобилем другую элегантную машину. Мой выездной, который все знает, спрашивает меня: