Последний ход

Бедный Франц. Ирена придёт в ярость, когда всё узнаёт, и я почти слышала проклятия на идише, которыми будет осыпать его Ханья. Я бы подкупила соседского фермера, чтобы он отвёз меня, но мне было нужно, чтобы Франц знал, где я нахожусь. Возможно, Ирена и Ханья догадаются об этом, как только заметят моё отсутствие, но мне необходима была уверенность, что они знают. Нужно было, чтобы они приехали, просто не сразу. Пока было не время.

Я не ожидала, что они поймут меня. Да и как можно? Это касалось лишь меня и Фрича. Я не хотела подвергать своих друзей опасности, и я бы не позволила им остановить меня. Но я должна была это сделать – наконец услышать правду, добиться справедливости для моей семьи, привлечь Фрича к ответственности, положить конец кошмару, в котором я жила последние четыре года. Встреча с ним один на один меня не волновала. У меня было много безрассудных поступков в прошлом.

– Со мной всё будет в порядке, – ответила я на невысказанные вопросы Франца.

И это не было ложью. Перед тем как выйти из дома, я прихватила пистолет Ирены.

Глава 35

Аушвиц, 20 апреля 1945 года

Когда мой палец касается спускового крючка, Фрич отводит плечи назад, как бы приглашая пулю вонзиться ему в грудь. Одна пуля – и мне не придётся проходить через судебный процесс и пытаться рассказать о том, что здесь произошло. Я похороню воспоминания, и они останутся погребёнными навечно, всё будет кончено. Я просто хочу, чтобы это поскорее закончилось.

Но пуля не входила в мою стратегию.

Убийство Фрича не входит в мои планы; это никогда не входило в мои планы. Он заслуживает того, чтобы провести остаток своей жизни, расплачиваясь за то, что он совершил. Сейчас Франц, должно быть, уже вернулся на ферму, где Ирена и Ханья потребуют сказать, куда он меня отвёз. Они подумают, что что-то не так, и поедут следом. Я достаточно долго занимала Фрича. Мои друзья уже в пути, я знаю, это так. Как только они приедут, мы доставим Фрича к одному из знакомых Франца, у которого есть полномочия официально арестовать его. Он сознается в каждом злодеянии и столкнётся с последствиями.

Или же я могу просто застрелить его.

Я крепче сжимаю пистолет, чтобы сосредоточиться на боли, а не на непреодолимом желании нажать на спусковой крючок. Признания достаточно, чтобы выиграть судебный процесс. В моих показаниях не будет необходимости. Я провела всё время своего заключения в ожидании этой игры, и я буду контролировать игровое поле. Я не могу проиграть сейчас.

– Сделай это.

Тихий голос почти заставляет меня передумать, но я сопротивляюсь этому желанию. Ещё несколько минут. Я поддерживала его интерес в этом лагере почти восемь месяцев. И мне удастся выиграть ещё несколько минут. Мои друзья будут здесь прежде, чем я ему надоем, я уверена в этом.

– Положи свой пистолет на землю и закончи игру. – Дрожь в моём голосе – сильнее, чем когда-либо прежде, из-за чего мои слова звучат скорее как мольба, чем требование, но я не свожу с него глаз.

Фрич не реагирует. В его глазах, внимательно следящих за мной, загорается уже знакомый голод, я стискиваю пистолет обеими руками. Я продолжаю целиться куда-то в область груди, борясь со сбивчивым дыханием, но всё же с некоторым усилием убираю палец со спускового крючка.

Ещё пара минут.

Его смешок нарушает жуткую тишину.

– Чего ты ожидала, придя сюда, заключённая 16671? Всё это время ты планировала заключить меня под стражу и выбить признание в суде? Для этого бы потребовалось, чтобы я подчинился твоим желаниям, но ты забыла одну очень важную вещь, бесполезная мелкая польская сука. – Он подходит ближе и улыбается: – Я не подчиняюсь приказам.

Он достаёт пистолет из кобуры прежде, чем я успеваю моргнуть.

Боль в моей голове ослепляет, и я слышу крик – должно быть, мой собственный, – пока нажимаю на спусковой крючок. Два выстрела следуют друг за другом, затем меня забрызгивает тёплой кровью.

Дым и кровь, такие знакомые запахи, обволакивают и душат меня, я жду, когда придёт боль, но ничего не чувствую. Это не моя кровь. Я не ранена, а Фрич, как и многие другие, кто стоял на этой проклятой земле, лежит на спине в луже собственной крови, мёртвый.

Нет, нет, нет, это не может закончиться так.

Ручейки крови и дождевой воды бегут по шахматной доске, фигуры раскрашены крошечными багровыми капельками. Взмах моей руки, и доска падает на землю, где ломается с резким треском, а фигуры разлетаются в разные стороны.

Он должен был предстать перед судом, мир должен был узнать правду, он должен был сгнить в тюрьме, он не должен был умереть…

– Мария… о боже, какого чёрта ты натворила?

– Опусти пистолет, Мария, пожалуйста!

Голоса, знакомые, хотя я их едва слышу. Он должен был предстать перед судом. Вместо этого я нажала на спусковой крючок.

– Чёрт подери, Мария, да опусти уже этот грёбаный пистолет!

– Послушай нас, шиксе. Пожалуйста, опусти его.

Я отворачиваюсь от тела Фрича, чтобы услышать голоса, которые принадлежат Ирене и Ханье. Они пришли. Но теперь уже слишком поздно.