И я рассказала ему то, что никогда не рассказывала никому другому, – историю о том, как меня и мою семью отправили в Аушвиц, начиная с нашего ареста.
Глава 9
Варшава, 25 мая 1941 года
– Давай сыграем в «Монополию», Мария, – предложила Зофья, накручивая на палец выбившийся локон. Она пнула мяч Каролю, но тот пропустил его, и мяч покатился мимо, к креслу таты. Тата отхлебнул эрзац-кофе и тростью направил мяч обратно к брату и сестре.
– Прости, Зофья, не могу. – Я не стала объяснять причины, но ей они и не понадобились. Причина моих отказов поиграть в воскресенье всегда была одна и та же.
– Ты пойдёшь в монастырь? Можно я тоже пойду, мама?
– Нет, – ответила мама слишком быстро. Она схватила кухонное полотенце и с педантичной аккуратностью собрала крошки со стола.
Не обращая внимания на нытьё Зофьи, я пошла в спальню и натянула поверх белой рубашки тонкий бледно-розовый свитер. Я наблюдала за своим отражением в зеркале, пока пальцы знакомыми движениями заплетали волосы в косу. Когда я закончила, несколько крошечных прядей непокорно топорщились, но в остальном всё было в порядке. Я расправила зелёную клетчатую юбку, убедилась, что кенкарта лежит в сумочке, затем принесла корзину из кухни, проверила документы, лежащие под фальшивым дном, и положила сверху пару картофелин. Когда я вернулась в гостиную, Зофья всё ещё канючила.
– Ну пожалуйста, мама! Вы относите еду матушке Матильде каждое воскресенье. Иногда ходишь ты, иногда Мария, но вы никогда не берёте меня с собой. – Она вложила в эти слова дополнительную порцию недовольства и бросила на меня завистливый взгляд.
– Я хочу пойти с Марией и Зофьей! – воскликнул Кароль. Он потянул маму за юбку, как будто поездка в монастырь была величайшей радостью в жизни.
– Посмотри, что ты наделала.
Она разинула рот, замешкавшись с подходящим ответом, а потом призвала маму на помощь. Я села на ковёр у журнального столика и взяла с шахматной доски белую ладью. Гладкая и прочная, крошечная башенка, в которой было столько силы.
– Готовишь свой знаменитый ладейный эндшпиль, не так ли, Акиба Рубинштейн[15]
?Я улыбнулась вопросу таты и вернула ладью на место. У одного из моих любимых гроссмейстеров я научилась учитывать, каким будет эндшпиль, с самого начала игры. Это была интересная стратегия, напористая и агрессивная, которая, как правило, хорошо мне служила. Рубинштейн мастерски владел ладейными эндшпилями, но в моих вариантах его стратегии предпочтение отдавалось пешке.
Пока тата относил пустую чашку на кухню, я разыграла дебют белым конём. Шахматы завладевали всем моим вниманием без остатка и, подобно заостряющему меч точильному камню, оттачивали грани моего разума. Ферзи, короли и слоны, кони, ладьи и пешки. Все они перемещались по полю, пока оно не превращалось в замысловатую чёрно-белую паутину, сплетённую у меня в голове. Два соперника, чёрные против белых, объединяет их только общее стремление к победе, а в остальном они – по разные стороны баррикад. Лишь один одержит верх. В случае патовой ситуации, когда ни одному из игроков не удастся обыграть оппонента, победителя можно выявить только путём проведения дополнительных партий. Два соперника, один победитель, кто им станет – определит решающая игра. Окончательная победа и полное поражение.
Но в нашем с Зофьей случае поражение не настигло ни одну из нас. Мы остались в патовой ситуации, и ни ладья Рубинштейна, ни моя пешка не могли повлиять на исход игры.
– У тебя нет времени на «Монополию», но есть время играть в шахматы?
Я не заметила, как Зофья подошла, но презрительный тон прозвучавшего прямо у моего уха вопроса нарушил мою концентрацию.
– У меня есть всего пара минут перед выходом. Успокойся и дай мне закончить.
– Ты ведь идёшь с Иреной, да?
Она сказала это так, как будто я совершила самое отвратительное преступление, которое только можно себе представить. Я осмотрела доску и взяла ладью.
– Нет, но даже если бы и с ней, то это тебя не касается. Оставь меня в покое.
Было ошибкой говорить такое, я поняла это сразу после того, как слова слетели с моего языка. Я открыла было рот в отчаянной попытке сгладить ситуацию, но Зофья вспыхнула.
Резкое движение, и несколько шахматных фигур ударились о стол и упали на пол. Я ахнула и бросилась за ними, но едва успела собрать, как сестра сбила ещё несколько, распаляемая моими протестами. До меня донёсся гневный крик – возможно, мамин, – когда Зофья собиралась в третий раз разбросать шахматные фигуры, а я толкнула её свободной рукой. Но сестру уже ничто не могло остановить, она снова бросилась к шахматной доске. Я заорала, чтобы она прекратила, преградила ей дорогу и попыталась оттащить подальше от шахмат, потому что если эта соплячка сломает мои фигуры…
– Девочки.