Последний ход

Но агенты не стали врываться в мой дом, поэтому я выпустила из рук дверную ручку. Они стояли у своих машин – один из них изучал какой-то листок и говорил что-то о необходимости проехать ещё один квартал, а другой, офицер СС, осматривал улицу Балуцкого. Тут его взгляд обнаружил новую цель – меня.

– Подойди.

Участники Сопротивления и агенты гестапо играли в похожую игру. Мы скрывали свою личность и выполняли задания тайно, чтобы никто вокруг не знал правду о том, кто мы есть на самом деле. Вероятно, я проходила мимо множества агентов гестапо на улице, не зная об этом, возможно, меня даже останавливали эсэсовцы, которые также были тайными членами гестапо, но на этот раз я полностью осознавала, кто со мной говорит.

С трудом сглотнув, я подчинилась и пошла маленькими шажками, чтобы выиграть время и подумать. Пустынная тихая улица лишь усиливала прерывистые вдохи, которые возвещали о моей панике, словно кричащие об очередной немецкой победе громкоговорители на площади. Они не могут меня ни в чём заподозрить, ведь я всего лишь вышла из здания.

Я крепче сжала корзинку, пытаясь сосредоточиться. Сохраняй спокойствие. Изучай их.

Их было шестеро, и, судя по знакам отличия, определяющим звание, и количеству медалей на форме, человек, который говорил со мной, был главным. Когда я приблизилась, его железный взгляд был прикован ко мне.

– Документы, – скомандовал он.

Невозможно было не расслышать этот приказ. Я искала свою кенкарту, изо всех сил растягивая время. Этот офицер – не мальчишка, гордящийся блестящими сапогами, массивным оружием и званием. Цель его работы заключалась в подавлении Сопротивления. Мне нужно было сделать так, чтобы он не счёл меня опасной. Передав ему кенкарту, я сделала паузу, чтобы собраться, и произнесла, стараясь придать голосу беззаботности:

– Простите меня, герр штурмбаннфюрер, я собиралась… – От моей храбрости не осталось и следа, когда он посмотрел на меня. Голос дрогнул. Никогда ещё мне не было так тяжело сохранять спокойствие в присутствии офицера. – Навестить друга.

– Корзину.

Внутри меня всё как будто закричало.

– Конечно, но моя…

Штурмбаннфюрер кивнул другому мужчине, и тот выхватил у меня корзину. План рушился на глазах. Мне нужно было понять, что я делаю не так, и вернуть свои вещи, но я была растеряна. Всё, о чём я могла думать, – это ордер на обыск.

Мужчина порылся в корзине.

– Ничего, штурмбаннфюрер Эбнер.

Я опустила глаза, чтобы они не увидели мелькнувшее в них облегчение, потому что другой офицер протягивал мне корзину. Но прежде чем он успел вернуть её, Эбнер вырвал корзину у него из рук, а мне пришлось сдержать крик протеста.

– Имя, – рявкнул Эбнер, тщательно осматривая корзину.

– Х…Хелена. – Я сделала паузу, надеясь, что дрожь в голосе исчезнет. Никто никогда не устраивал мне допрос по фальшивым документам. Я, конечно, помнила все данные, но трудно не ошибиться, когда сердце готово выскочить из груди. – Хелена Пиларчик.

В этот раз, когда Эбнер посмотрел на меня, я заставила себя поднять взгляд и увидела то, что боялась увидеть больше всего.

Подозрение.

Нет, это было в моей голове, только в моей голове. Ему не в чем подозревать меня, просто я запаниковала из-за его въедливости и ордера, вот и всё. Я бесчисленное количество раз сталкивалась с солдатами – с Иреной и в одиночку, – и каждый раз нам удавалось выкрутиться. Если я могла сделать это раньше, то смогу и сейчас.

– Дата рождения.

Чем дольше я стояла там, тем больше вопросов он задавал и тем яростнее рылся в моих вещах. Я должна была отвечать быстро. Я должна была придумать, как заставить их уйти или убедить их отпустить меня.

Не паникуй, думай. Изучи его. Забудь про направленные на тебя пистолеты. Думай.

– Дата рождения.

Нетерпеливый щелчок пальцами заставил меня осознать, что я не произнесла ни слова, поэтому я пробормотала фальшивую дату и попыталась придумать план побега, но на ум ничего не шло. Идеи не появлялись, было лишь непреодолимое чувство опасности, которое терзало мои внутренности, но не побуждало к действию, ни когда Эбнер бросил корзину и начал топтать её, ни когда плетение треснуло и его ботинки забрызгал раздавленный картофель, ни когда он пнул раскуроченную корзину и свидетельства о крещении рассыпались по мостовой.

Беги.

Глупое, отчаянное решение. Всё, что я могла сделать. Я побежала со всех ног, но не успела сделать и трёх шагов, как эсэсовец поднял приклад винтовки. Сильная, ослепляющая боль выбила воздух из моих лёгких и повалила меня на землю. Я кашляла и задыхалась, пока железная хватка не подняла меня на ноги. Эбнер кричал, но я могла думать лишь о пульсации внутри, поэтому он стиснул моё лицо и повернул его к рассыпавшимся документам.

– Отвечай, глупая девчонка. Откуда ты это взяла и куда собиралась нести?

Я могла бы плюнуть ему в лицо или же молить о пощаде, но ни то ни другое не имело значения. Я была не в том состоянии, чтобы вести себя вызывающе, но всё же выбрала вызов. Это было всё, что у меня оставалось.