Последний контакт

Ладно, решил Сопкин, будем решать вопросы по мере их поступления. Ильин ещё ничего не придумал, и не факт, что придумает. Нужно сосредоточиться на текущих вопросах, а их накопилось уже великое множество. Во-первых, как оказалось, во время разгерметизации корабля они потеряли треть перекачанной ранее воды, что существенно снижало их шансы на выживание. Это стало известно после разбора завалов в шлюзовой камере. Часть воды просто испарилась. Во-вторых, было непонятно, куда подевался репликант из первой капсулы. Если верить сканеру «Осириса», на борту по-прежнему находились лишь девять человек. Вывод: он умер ещё до их визита на «Осирис». Но ведь и труп они не обнаружили. Не мог же он просто исчезнуть? Как не мог и выйти наружу: системы безопасности на кораблях такого класса просто-напросто не позволят этому произойти. Сам репликант, по словам Ильина, если и мог совершать какие-либо сложные действия, то делал это неосознанно, а лишь подчиняясь воле ИИ. Это поднимало третий вопрос: как отключить эту чёртову систему нейроинтерфейса? Все от неё страдали — капитан чувствовал это, видел по глазам экипажа. Тут была загвоздка — отключить или, наоборот, включить какую-либо из систем корабля можно было, только переписав программные алгоритмы, а для этого им необходимо связаться с Землей. Но связи не было. Долбаный замкнутый круг, выругался про себя Сопкин.

И, наконец, четвертый вопрос — что за хрень лежала в секционной «О-1»? Неужели это и впрямь инопланетное существо — антропоморфный представитель внеземной цивилизации? Если так, то как он (вернее, оно — Мирская так и не смогла определить его гендерную принадлежность) попал на корабль? А если и попал на корабль, то кто его убил и выпотрошил?

«Вот уж не думал, что попаду на старости лет в такую переделку», — подумал Сопкин, не найдя ответа ни на один из поставленных вопросов, и его мысли вновь устремились в русло разрешения этической проблемы выбора. Если Ильин действительно разберётся с капсулами, если у пятерых членов экипажа действительно появится шанс на выживание, кого тогда выбрать? И кто будет выбирать? Шансов на то, что сразу четверо решатся пожертвовать собой, было маловато. А даже если допустить такой сценарий, кто поручится за этих четверых? Вот представим, размышлял Сопкин, всё решилось именно так. Объявилось четверо добровольцев. Пять членов экипажа укладываются в анабиоз, а эти четверо остаются тут, на «Осирисе», и медленно сходят с ума. Для четверых воды, воздуха и пищи хватит года на три, но они поубивают друг друга в первый же. Под воздействием этого долбаного нейроинтерфейса они превратятся в животных или слетят с катушек и захотят отыграть назад свое решение погибнуть. Начнут вскрывать капсулы, наверняка убьют тех, кто в них лежит — ведь просто так из анабиоза выйти нельзя, нужны специальные процедуры. И всё это будут понимать и те «счастливчики», которым капсулы достанутся.

Боже, как же трудно принимать решение! Сопкин обхватил руками голову, закрыл глаза и со всей силы сжал виски. Под сомкнутыми веками пробежали искры, пульс начал зашкаливать. Очередная паническая атака накрыла капитана, он чуть было не упал, благо на мостике царила невесомость и единственной опорой были магнитные ботинки. Тело его обмякло и зависло в воздухе. Сопкин постарался расслабиться и вообще ни о чём больше не думать, но тут же вздрогнул от внезапно ожившего селектора.

— Капитан, есть новости, — Ильин вышел на связь по выделенному каналу, видимо, хотел обсудить что-то тет-а-тет.

— Моя вахта заканчивается через пятнадцать минут, — ответил Сопкин. — Сменюсь и буду ждать вас в медицинском отсеке.

— Договорились.

Сопкина сменила Алла Марр. Выглядела второй пилот неважно: утомлённый вид, тёмные круги под глазами, тревожное выражение лица.

— С вами всё в порядке? — поинтересовался Сопкин. — Поспать удалось?

— Не удалось, — бросила Марр. Видно было, что она чем-то раздражена, но не решается на разговор.

— Как экипаж? — задал наводящий вопрос Сопкин, догадываясь, что причиной раздражения девушки могли стать разногласия между членами команды. Он угадал.

— Наш геолог! — рыкнула Алла. — Я всё понимаю, капитан, ситуация сложная, но Васильев вообще не вывозит. На его нытьё никто не обращает внимания, и он от этого страдает, а тут я со своим гуманизмом… Пожалела, блин, дурака.

— И что он?

— Да ничего. Выбрал меня в качестве своей личной жилетки — не продохнуть. Увязался за мной, как хвостик, разве что в гальюн со мной не ходит. Вот последние пять часов я выводила его из очередного приступа паники. Он и плакал, и руки на себя наложить обещал — мол, никто его не понимает, никому он тут не нужен, плохо ему, видите ли… А кому сейчас хорошо? Да, я понимаю, у каждого свой порог, но ведь у нас есть медик, вот пусть она и разбирается с его психическим здоровьем. Мне и без него тошно.

— А вы сами пробовали с ним поговорить на эту тему?